Бездна

Рация донесла до Студента команду Дервиша «Огонь!». Студент включил камеру, навел ее на блок– пост. Прошло секунд восемь– десять. Ничего не происходило. И вдруг со стороны блок– поста донесся вой… Это был очень странный вой. Он не был похож на вой животного. Но и на голос человека это тоже было мало похоже. От этого воя – жалобного, неестественного – делалось тоскливо… Студент чертыхнулся. Через десять секунд со стороны блок– поста донесся выстрел. Студент поднес рацию к губам, негромко произнес: слышал выстрел.

Рация ответила голосом Дервиша: мы тоже слышали. Фиксируй все на камеру.

Чирей подумал: а что же я раньше этого не понимал?.. Он вдруг вспомнил свои сны, про которые думал, что забыл. Тем более, что он действительно старался забыть их… Но не мог. И вспоминал, вспоминал свои сны во сне. А потом, проснувшись, он догадывался о том, какие сны видел. А потом ему делалось страшно и он «забывал»… А сейчас он все вспомнил наяву. Чирей проникся восторгом и принялся за дело. Он все делал быстро – так, как будто занимался этим каждый день. Все заняло пять минут. Потом Чирей полюбовался на свою работу, выкурил сигарету и затушил ее об пол. Он собрал оружие, сделал глоток водки прямо из горлышка, поставил бутылку на стол и вышел из бетонного склепа блок– поста. Морочила луна, змеей, обозначая устье речки, полз туман, мерцал в лунном свете… Чирей сел в полицейскую машину и поехал по пустой дороге.

Студент доложил: из блок– поста вышел один полицай, уехал на машине… Больше никто не выходит. Разрешите сходить посмотреть?

Дервиш ответил: подождите, – а сам спросил у Соколова:

– Ну что, Алексей Захарыч, разрешим?

А Горин произнес:

– Как– то странно вел себя тот, что уехал… какой-то он совершенно спокойный был. Я в прицел, – Горин кивнул на «Ужас», – видел.

Соколов ответил:

– Ничего странного – скорее всего шизофреник. На них «Ужас» практически не действует. Или действует парадоксальным образом. Например, проявляются скрытые ранее способности… Но чаще вылезают наружу скрытые ранее психические расстройства.

Дервиш сказал:

– Там Студент ждет… Разрешим ему взглянуть на результат?

– Валяйте, – махнул рукой Соколов.

Студент получил «добро», перебрался через ручей, больше похожий на сточную канаву, забитый мусором, пустыми бутылками и приблизился к блок– посту. Массивная стальная дверь была распахнута, на асфальт падал прямоугольник электрического света. Людей внутри было не видно. С камерой в одной руке и пистолетом в другой Студент подошел ближе… Что-то очень тяжелое было разлито в воздухе и звенели сверчки… Студент осторожно подошел и встал слева от двери. Неожиданно чей-то голос громко и отчетливо произнес:

– Тройка, отзовись.

Студент замер.

– Тройка, мать твою, отзовись… Спите там? Или бухие уже?

Студент догадался, что слышит работающу. радиостанцию.

– Чирей, – почти ласково произнес голос, – я тебя, сука, уже предупреждал: будете бухать на службе – всех на хер уволю… Тройка, бля, отзовись!

Студент заглянул в дверной проем… и обомлел. Несколько секунд он смотрел на «натюрморт» внутри помещения, потом шагнул внутрь.

Спустя двадцать минут он вернулся в салон «мерседеса». Горин спросил:

– Чего там у них, Студент?

Саша молча положил на стол камеру. Ее подключили к ноутбуку, просмотрели. Долго все молчали. Потом Соколов сказал:

– Кажется, мы стали еще на шаг ближе к Бездне.

А Дервиш продекламировал:

Es zittern die morschen Knochen

Der Welt vor dem roten Krieg.

Студент и Глеб переглянулись. Глеб сказал:

– Извините, ничего не понял. Кроме того, что это по-немецки.

Дервиш кивнул:

– Да, это по-немецки. В переводе звучит так: «Гнилые кости трясутся. Мир пред кровавой войной»… Начало немецкого марша, популярного в Германии перед Второй мировой.

Утром из Петербурга приехал Мастер. Минут сорок он разговаривал с Дервишем, потом искупался в Мологе и уехал.

* * *

Первый заместитель министра МВД генерал– майор Полянский приехал к Чердыне с докладом о ходе операции по пресечению массовых беспорядков в Санкт-Петербургской губернии. Полянский пользовался некоторым расположением Чердыни. Поэтому министр МВД посылал его к всесильному подполковнику тогда, когда нужно было доложить о чем-то совсем неприятном.

– Операция, – докладывал генерал, – продолжалась весь вчерашний день, всю ночь и к настоящему времени в основном завершена. Большая часть экстремистов уничтожена, но некоторое количество разбежалось. Сейчас их отлавливают по окрестным лесам… К сожалению, ОПОН тоже понес потери. Существенные.

– Конкретней.

– Погибли тридцать шесть бойцов и офицеров, ранены…

– Сколько? – изумился Чердыня. – Сколько опоновцев погибли?

– Тридцать шесть человек.

– А отправляли сколько?

– Всех… Почти четыреста штыков.

– То есть каждый десятый? При разгоне пьяных колхозников?

– Генрих Теодорович, я отлично вас понимаю. Сам возмущен такими потерями. Но тут все не просто. Дело в том, что этих, по вашему выражению, пьяных колхозников, возглавил профессиональный военный. Сумел их организовать, вооружить…

– Зато ОПОН возглавил, как я понимаю непрофессионал. Сумел их дезорганизовать и разоружить… Так?