Бездомники

— Тише! Не ори! Видишь, повсюду городовые…

— Ну, и что-жъ изъ этого? Что ты меня все городовымъ пугаешь! Что мн городовой? Я милостыню не стрляю, а только веселюсь. Душа чиста — ну и веселюсь.

— Да вдь и за псни сграбастать могутъ. Нарушеніе общественной тишины и безопасн…

Скосыревъ запнулся.

— Ищи, Спиридонъ, винную лавку и покупай еще по мерзавчику, — сказалъ ему Чубыкинъ.

— А дойдемъ-ли тогда до постоялаго-то? Какъ-бы не расхлябаться.

— На извозчик подемъ, Спиридонъ. Ужъ кутить, такъ кутить! Гуляй, золоторотцы!

— Вотъ оно куда пошло! А только что-жъ ты меня все Спиридономъ… Не Спиридонъ я, а Серапіонъ.

— Ну, Серапіонъ, чортъ тебя задави. А все-таки, ты Спиридонъ-поворотъ. И я Спиридонъ-поворотъ. Насъ вышлютъ изъ Питера, а мы поворотъ назадъ, — бормоталъ Чубыкинъ.

Винная лавка была найдена. Скосыревъ зашелъ въ нее, купилъ два мерзавчика, и они были выпиты. Чубыкинъ сдлался еще пьяне и сталъ рядить извозчика.

— На Лиговку… Къ Новому мосту… — говорилъ онъ. — Двугривенный.

Извозчикъ смотрлъ на золоторотцевъ подозрительно.

— Съ собой-ли деньги-то захватили? — спросилъ онъ.

— Не вришь? — закричалъ ему Чубыкинъ. — Бери впередъ двугривенный! Бери!

— А подемъ, и по дорог сороковку купимъ, такъ и тебя роспить пригласимъ, — прибавилъ Скосыревъ.

Извозчикъ согласился везти. Они сли и похали. Чубыкинъ, наклонясь къ уху Скосырева, бормоталъ:

— А ты, кутья, такія мн псни спой, какія ты въ хору по садамъ плъ. Эти псни я больше обожаю. Ахъ, товарищъ! Что я по садамъ денегъ просадилъ — страсть!

— Могу и эти псни спть, могу… — отвчалъ Скосыревъ.

XII

На другой день утромъ Чубыкинъ и Скосыревъ проснулись на постояломъ двор. Они лежали рядомъ на койк, на войлок, въ головахъ у нихъ была перовая подушка въ грязной тиковой наволочк. Лежали они не раздвшись, какъ пришли съ улицы, Чубыкинъ былъ даже опоясанъ ремнемъ. Чубыкинъ проснулся первымъ, открылъ глаза и увидлъ стну съ замасленными пестрыми обоями.

«На постояломъ двор мы, а не въ участк и не въ ночлежномъ», — промелькнуло у него въ голов, какъ только увидалъ онъ бумажные обои на стн. — «Ну, слава Богу, не попались!»

Онъ началъ припоминать, что было вчера, и не могъ сразу вспомнить, настолько пьяно закончилъ онъ вчерашній вечеръ. Онъ помнилъ только, что халъ на извозчик вмст со Скосыревымъ на постоялый дворъ на Лиговку, долго отыскивали они его, зазжали въ винныя лавки, покупали полубутылки, пили, раскупоривая посуду на улиц, угощали извозчика. Чубыкинъ помнилъ, что они пріхали на постоялый дворъ, но что было дальше, память не подсказывала ему. Только потомъ, минуть пять спустя, начала возстановляться передъ нимъ физіономія какого-то черноусаго человка, игравшаго на гармоніи съ нимъ за однимъ столомъ. Кажется, что люди пли, а онъ плясалъ.

За стной начали бить часы такими ударами, словно они кашляли. Чубыкинъ сталъ считать и насчиталъ одиннадцать.

«До чего проспали-то! Словно господа»… — подумалъ онъ и ршилъ, что надо вставать.

Онъ поднялъ голову, но голова была настолько тяжела и такъ кружилась, что онъ снова опустилъ ее на подушку.

«А здорово вчера хрястнули! Выпито было много, — пробжало у него въ мысляхъ. Голова, какъ пивной котелъ».

Черезъ нсколько минутъ онъ повторилъ попытку встать, придержался рукой за стну, но для того, чтобы спуститься съ койки, пришлось растолкать спавшаго еще Скосырева, что онъ и сдлалъ.

— Ты тутъ? — были первыя слова Скосырева, когда онъ продралъ глаза. — На постояломъ мы, кажется? Ловко, что не попались. А вдь что выпито-то было!

Оба они сли на койку и держались за головы.

— Фу, какъ скверно! — произнесъ наконецъ Скосыревъ.

— Вставай. Разомнешься… — отвчалъ Чубыкинъ и самъ всталъ, но его такъ качнуло въ сторону, что онъ опять попридержался за стну. — Наблудили мы съ тобой, Скосырь…

— За то важно погуляли. Напиться-бы теперь чего-нибудь. У меня языкъ, какъ суконный.

— А деньги-то есть-ли?

— Надо пошарить. Вдь что вчера выпито-то было!

— Много. Ты помнишь-ли, что вчера здсь на постояломъ было? — спросилъ Чубыкинъ.

— Да что было? Пили, ли.

— А съ кмъ? Компанія какая была? Кто съ нами былъ?

— Ничего не помню, — сознался Скосыревъ, шаря по карманамъ, и тотчасъ-же сказалъ:- У меня ни копйки не осталось. Была мдная солдатская пуговица, да и та исчезла.

Шарилъ въ карманахъ и Чубыкинъ.

— Постой… Что-то есть, — проговорилъ онъ и вынулъ изъ штановъ три копйки, а затмъ дв.

— Все? Только-то и осталось? — удивился Скосыревъ.

— Вотъ гривенникъ еще… — произнесъ Чубыкинъ, вытаскивая изъ пиджачнаго кармана маленькую монетку. — Стой! Еще копйка есть! — радостно воскликнулъ онъ.

— А вчера ты говорилъ, что было четыре рубля?

— Было да сплыло, другъ. Съ походцемъ четыре рубля было.

— Ловко! Сколько прокутили-то! Вдь и я вчера на кладбищ около рубля настрлялъ.

— Можетъ быть и обшарили насъ, — сдлалъ догадку Чубыкинъ. — Вдь ничего не помню, что было, съ кмъ гуляли.

— Пошарь еще…

— Да чего-жъ тутъ шарить-то! Вс карманы обшарилъ.

— Тутъ вдь и на два мерзавчика не хватитъ, чтобы опохмелиться.

— Гд хватитъ! Надо опять стрлять. На баню хватитъ.

— Не вывалилось-ли что на койку?