Бездомники

Скосыревъ поднялъ подушку, но подъ подушкой лежала только посуда отъ сороковки водки.

— И это деньги, — сказалъ Чубыкинъ и взялъ бутылку въ карманъ.

— Бльишко-то цло-ли для переодвки? — спросилъ Скосыревъ.

— Цло! — хлопнулъ себя Чубыкинъ по груди и по животу. — Какъ обмотался имъ вокругъ тла, такъ и не распоясывался:

— Пять рублей прогуляли, скажи на милость! — вздыхалъ съ сожалніемъ Скосыревъ.

— Э, что! Брось! Зато погуляли всласть, — махнулъ рукой Чубыкинъ. — Настрляемъ еще. Чего намъ копить? Вдь не домъ строить, не квартиру меблировать. Будетъ день — будутъ и деньги. Волка ноги кормятъ. У меня отецъ еще въ запас есть. Только-бы фараонамъ въ руки не попасться.

— Въ баню сводишь меня?

— Общалъ, такъ ужъ не спячусь. Я не пяченый купецъ, — отвчалъ Чубыкинъ и сейчасъ-же сталъ строить планъ, какъ провести сегодняшній день. — Шестнадцать копекъ у меня есть, да посуда. Посуду продадимъ за три копйки — будетъ девятнадцать. На шесть копекъ мы здсь чаю напьемся, стало быть у насъ останется тринадцать. Баня съ двоихъ десять, на дв копйки мыла. Копйка еще въ остатк. А тамъ — стрлять. Ты на кладбище ступай, а я передъ отцомъ объявлюсь. Долженъ-же я съ него что-нибудь взять за этотъ приходъ въ Петербургъ.

— А который теперь часъ? — задалъ вопросъ Скосыревъ.

— Давеча одиннадцать било.

— Ну, такъ мн на кладбище поздно. Какое теперь кладбище! Пока дойду до кладбища — заупокойныя обдни кончатся, милостыню заупокойную раздадутъ.

— Постой… Чего ты не сообразя болтаешь! Сначала чай пить будемъ, потомъ въ баню пойдемъ, а ужъ посл бани ты ступай на кладбище. Къ вечерн попадешь.

— За вечерней только младенцевъ хоронятъ. Какое тутъ поминовеніе! — возразилъ Скосыревъ. — Нтъ, ужъ на кладбище завтра, а сегодня придется по мелочнымъ лавочкамъ и мяснымъ копйки собирать.

— Длай, какъ знаешь. Теб съ горы видне. Кому-же и знать кладбищенское дло, какъ не кутейнику, — согласился съ нимъ Чубыкинъ. — А я такъ разсуждаю, что на кладбищ весь день народъ. Прізжаютъ сродственники по своимъ покойникамъ панихиды служить, подаютъ нищимъ.

— Послобденная милостыня — овчинка выдлки не стоитъ.

Чубыкинъ и Скосыревъ вышли изъ коморки, гд спали, въ общую комнату постоялаго двора, гд стояла стойка и за ней помщался хозяинъ — сдовласый мужикъ съ большой бородой въ ситцевой рубах, въ жилетк и бломъ передник.

— Хорошо-ли почивали, кавалеры? — привтствовалъ онъ Чубыкина и Скосырева.

— Спали ладно. А только пропились мы вчера, — отвчалъ Чубыкинъ. — Башки трещатъ, а опохмелиться не на что.

— Вольно-же было вамъ незнакомыхъ-то личностевъ потчивать!

— Чайку-бы намъ на пятачокъ. Только денегъ и осталось. Ублаготвори…

— Ладно. Садитесь.

Чубыкинъ и Скосыревъ услись за столъ.

Въ комнат было мало постителей. Одинъ мужикъ въ нагольномъ полушубк лъ селедку, закусывая хлбомъ, а другой, въ сермяжномъ армяк, хлебалъ щи.

XIII

Въ бан Чубыкинъ и Скосыревъ сидли долго. Они мылись, нжились на полк, хлестались вниками и даже успли кое-какъ выстирать свое грязное блье и опять ползли на полокъ. Было будничное утро, народу въ бан было мало и распоряжаться имъ собой было вполн свободно.

Когда они вышли изъ бани, у нихъ нисколько не было денегъ. Послднюю копйку Чубыкинъ отдалъ старост за сторожку, за что и былъ осыпанъ ругательствами старосты по случаю ничтожности платы.

— А еще блье свое стирали, черти! Нешто это у насъ полагается? — закончилъ онъ.

— Ну, ты потише… Ты не очень… Ругаться-то и мы горазды… — огрызнулся на него Чубыкинъ и проскользнулъ въ двери. — Вдь вотъ теперь самое прямое дло опохмелиться малость, а у насъ даже и на мерзавчика на двоихъ нтъ, — сказалъ онъ Скосыреву, выйдя на улицу.

— Бльишко спустить, да никто не купить. Сыро оно, — отвчалъ Скосыревъ. — Пожалуй, еще въ подозрніе попадемъ. Скажутъ: съ чердака стащили. Но вдь у тебя, Пудъ, отецъ есть въ запас.

— До отца-то когда еще дойдешь. А у меня сейчасъ щемить душу и хмельная эта самая жаба вина просить. Надо пострлять. Иди по мелочнымъ лавкамъ и проси. Я по одной сторон улицы, ты по другой, а потомъ сойдемся. Ужъ хоть-бы гривенникъ покуда набрать.

Такъ они и сдлали. Улица была пройдена. Но въ мелочныхъ лавкахъ подавали опредленно, только по копйк. Когда они посчитали собранное, у нихъ оказалось тринадцать копекъ. Тотчасъ-же былъ купленъ мерзавчикъ и немного хлба. Мерзавчикъ быль выпить пополамъ.

— Только разбередилъ утробу… — жаловался Чубыкинъ и отказался отъ хлба.- шь, я не стану сть, не могу, — сказалъ онъ Скосыреву. — Меня теперь только-бы разв на соленое, да на кислое потянуло.

Скосыревъ предложилъ пройтись по лавкамъ еще разъ по той-же улиц и пострлять, перемнившись мстами.

— Я по твоей сторон пойду, а ты по моей… — проговорилъ онъ. — Авось, насбираемъ на второй пузырекъ.

Опять была пройдена улица.

— Сколько? — спрашивалъ Чубыкинъ. — У меня пять копекъ.

— Ay меня четыре.

— Ну! вотъ на пузырекъ и есть. Посуда имется.

Опять выпили. Чубыкинъ повеселлъ. На вчерашнія дрожжи хмель хорошо подйствовалъ.

— Ну, теперь я къ отцу, а ты ступай на кладбище, — сказалъ онъ Скосыреву.