Бездушная

Они покинули дворец и неторопливо пошли в город. Девушка смотрела прямо перед собой, ее не интересовало, что происходит вокруг. Внутри поселилось странное спокойствие, уверенность, что все будет хорошо и решение она приняла правильное. А что будет с ней потом дальше, девушку уже не интересовало. Главное, она освободится…

Далеко по улице пройти не успели: когда проходили мимо одного из переулков, до них донеслись громкие раздраженные голоса. Конечно, мужчина дернул ее именно туда, где явно назревал скандал. Девушка даже не прислушивалась, о чем спор, – реальность вдруг словно подернулась дымкой, отдалилась. Ее спутник пошел прямо к спорщикам, крепко сжимая руку девушки, повернул к ней голову и тихо сказал всего одно слово:

– Работай.

Увлеченные спором два торговца даже не обратили внимания на прохожих – татуировку Карателя скрывал высокий воротник обычной куртки, мужчина сменил форму на простую одежду. Девушке же хватило легкого прикосновения невзначай к открытому, покрытому жестким волосом предплечью одного из мужчин, чтобы в нее мутным потоком влились чужие злость и раздражение. Она на мгновение задохнулась, потом сглотнула вязкий ком, позволив этой волне заполнить сознание, растечься там ядовитым озером, мешаясь с ее собственными чувствами, очень похожими на эти. Торговец тут же замолчал, а потом и следующий – когда девушка коснулась и его, повинуясь приказу нынешнего хозяина. Она чуть не захлебнулась в чужих чувствах, желание на кого-нибудь накричать, ударить со всей силы стало почти непреодолимым, страстно захотелось выплеснуть это все из себя. Девушка огромным усилием воли сдержалась, сохранив безучастное выражение на лице, – она не желала зря растрачивать полученное. Каратель тоже предусмотрительно придерживал ее за локоть, не касаясь обнаженной руки, и как они возвращались обратно во дворец, девушка помнила плохо.

Сознание, полностью захваченное ненавистью и злостью, погрузилось в оцепенение, и где свое, а где чужое, она уже не понимала. Скулы сводило – с такой силой она стискивала зубы, – мышцы одеревенели от напряжения, и, когда наконец захлопнулась дверь той самой комнаты, девушка даже почувствовала некоторое облегчение.

– А вот теперь повеселимся, Тан, – тихим, проникновенным голосом, в котором сквозило предвкушение, произнес Каратель.

Девушка растянула губы в улыбке и шагнула вперед.

– Повеселимся, – эхом откликнулась она, ее начало потряхивать от желания исторгнуть наконец из себя грязное, горькое нечто, отравлявшее кровь.

И отомстить. Пожалуй, последнего она хотела сильнее всего. Каратель шумно выдохнул и в несколько шагов преодолел расстояние между ними, его рука сомкнулась на шее девушки, перекрывая дыхание, но ей уже было все равно. Он коснулся ее, это главное. И она отпустила все то, что бурлило и клокотало, требовало выхода, а за чужим потянулось и свое, копившееся так долго.

– На… Бери… Забирай все! – С каждым словом ее голос становился сильнее, девушка сжала запястье замершего мужчины, усиливая контакт. – Подавись!.. И меня зовут Лессель, понял?! Лессель, не Танния! – Последние слова она выкрикнула с отчетливыми истеричными нотками, сдерживаться больше не было нужды.

Глаза потемнели от ненависти и злости, Лесси подалась вперед, глядя прямо в расширенные зрачки Корхилла, в которых больше не светилось предвкушения или превосходства. Только страх. Татуировка мерцала и переливалась, забирая щедро вливаемый в нее поток, вот только чувств было слишком много. Глаза Лессель подернулись дымкой, взгляд стал невидящим.

– Я больше не игрушка и не буду никому подчиняться!.. – шептали едва слышно ее губы, в памяти проносились картинки прошлого в Костяной башне. – Ни тебе, ни кому-то еще!

Корхилл вдруг захрипел, лицо налилось кровью, побагровело, а по татуировке пошли радужные всполохи. Он разжал пальцы, но Лессель не отпустила его руку. Ведь в ней еще оставалось так много ненависти, очень много. А он любил ненависть и злость, так пусть теперь получит сполна, насладится.

– Х-хватит… – просипел Каратель, но сил оттолкнуть девушку у него уже не осталось.

Поток чувств от Бездушной оказался столь мощным, что вместить его он не смог, ведь отдавать теперь было некому, а собор далеко. Корхилл задыхался в обжигающем, яростном, горьком потоке чужой ненависти, она разъедала изнутри, стремительно несясь по венам вместо крови, и сознание не выдержало.