Бездушный

Мама все еще переживала из-за того, что случилось в особняке Спенсеров.

– Хуже всего, – ее голос задрожал вновь, – что они думают, будто причиной пожара стала наша плита. Я никогда не оставляю плиту включенной. И ты это прекрасно знаешь. Каждый вечер я проверяю конфорки три раза, прежде чем лечь спать. Уверяю тебя, Милли, это не наша вина.

– Знаю, – успокоила ее я, расчесывая волосы перед зеркалом за несколько минут до выхода из дома. – Это случилось не из-за вас. Я знаю. Да и всякое могло произойти. Вдруг в квартиру заходила Джо? Или кто-то из ее работников?

Я не стала упоминать имя Вишеса по вполне понятным причинам.

– А что, если они подумают, что мы оставили плиту нарочно из-за того, что она нас уволила? – вздохнув, спросила мама.

– А кто-нибудь вообще знает, что она вас уволила?

– Нет.

– И пусть так и будет, – попросила я.

– Твой парень сказал то же самое.

– Он не мой парень.

Мне уже порядком надоело повторять это всем подряд еще и потому, что мне хотелось, чтобы все было наоборот.

– Что ж, Милли, мне пора идти. Дин предложил отвезти нас в магазин, чтобы мы купили кое-какие вещи в квартиру. Она такая милая. И большая. Но в здании живет одна молодежь. Мне немного странно жить здесь.

Им помогал Дин? Я прикусила щеку изнутри, но не сказала ни слова. Вот чем отличались Беспутные Хулиганы. Они вели себя как полные придурки, но в глубине души скрывали большие сердца.

– Хороших покупок, мама.

И вот теперь я здесь. Полностью отдаюсь своей мечте. Ну, или тому, о чем бы мне следовало мечтать. Я вновь уставилась на свою картину и, вздохнув, сжала высокий бокал шампанского. Планировалось, что на выставку придет Рози, но ей пришлось взять вторую смену в кафе. Она не собиралась этого делать, но пришлось прикрыть заболевшую сотрудницу. А Рози как никто другой знала, каково это, когда тебя мучает болезнь. И ей не хотелось, чтобы у ее напарницы Элли возникли проблемы.

Но я не расстраивалась. Мне не требовалось, чтобы кто-то праздновал это событие вместе со мной. К тому же рядом находился Брент.

Ко мне подошла высокая красивая женщина чуть старше пятидесяти лет в черном коктейльном платье, жемчужном ожерелье и красной помадой на губах. Она улыбнулась и посмотрела на мою картину, висевшую на стене.

– Природа или любовь? – задумалась она.

Наверное, ей просто хотелось начать разговор, да и вряд ли она понимала, что я – автор картины, оставивший в углу подпись «ЭЛБ». Эмилия ЛеБлан.

– Определенно любовь. Разве это не очевидно? – Я изогнула бровь.

Она сдавленно засмеялась, будто я сказала что-то смешное, а затем сделала глоток вина.

– Для тебя, может быть. Почему ты считаешь, что это любовь?

– Потому что человек, написавший это, скорее всего влюблен в изображенного мужчину.

– А почему не наоборот? – Она повернулась ко мне с лукавой улыбкой в глазах. – Посмотри на его лицо. – Она провела наманикюренным пальцем над холстом. – Он выглядит счастливым. До глубины души. Может, именно он влюблен в человека, который написал картину. А может, их чувства взаимны.

Я покраснела.

– Возможно.

– Меня зовут Сэнди Ричардс.

Она протянула мне руку, и я пожала ее.

Сэнди выглядела как богатая женщина, и совсем не из-за наряда. Ее окутывала аура. И в какой-то степени она напоминала мне человека с моей картины.

– Эмилия ЛеБлан.

– Я так и знала, – воскликнула она и указала на мои инициалы в углу картины.

Я не стала ничего отрицать. К тому же меня распирало от гордости за эту картину. Именно ее я написала на холсте в канун Рождества. Изначально у меня возникали мысли оставить ее себе, а для выставки написать что-то другое. Но мне не хотелось каждый день смотреть на лицо Вишеса. Он и так возникал перед моим мысленным взором, стоило мне закрыть глаза. И мне не требовалось еще одно напоминание о моей одержимости им.

– Вы уверены, что хотите ее продать? – Сэнди прижала холодный бокал к щеке, а ее глаза вновь устремились к картине.

– Уверена, как никогда в жизни, – кивнув, ответила я.

– Он очень красивый.

– Ничто прекрасное не вечно, – сказала я.

Как и мои любимые цветущие вишни.

– Тогда я ее куплю, – пожав плечом, огорошила меня она.

У меня пересохло во рту, и пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в себя от удивления.

– Купите?

– Конечно. В нем что-то есть. Но он не модельного типажа. Просто… на него интересно смотреть. Но особенно мне нравится то, как ты запечатлела бурю в его глазах. Он улыбается, но его глаза… в них отражается мука. Тревога. Я просто в восторге от этого. Держу пари, в шкафу этого парня множество скелетов.

– Нет, он просто засранец, – раздалось у нас за спиной.

Я тут же обернулась и увидела Вишеса в одном из его темно-синих костюмов, которые так ему шли, что сердце начинало бешено колотиться в груди, а между ног вспыхивала ноющая боль.

Но сейчас меня охватило недоумение. Зачем он пришел на мою выставку? И… что, черт подери, держал в руке? Это напоминало какой-то билет.