Безголовые

Быть может, тому было причиной новое телосложение, как-никак от Конса осталась одна голова, но у него появилось отчетливое ощущение того, что он стал больше мечтать и видеть больше снов. По ночам он видел теперь самые разнообразные, правдоподобные, невероятно красочные сны, а днем, по крайней мере в первое время, он словно грезил наяву, много времени проводя без движения. Порой ему чудилось, будто он в палящий зной бредет по пустыне, имея при себе только фляжку с водой. Или проще: он отправляется путешествовать налегке, без всякого багажа. Как же все-таки удобно не зависеть от желудка, спать где угодно — хоть на скамейке, не боясь ни холода, ни нападений. Но чаще всего Консу рисовался такой сюжет: как настоящий герой, он идет прямо на вооруженного человека, тот угрожает ему, но он, не ведая страха, легко справляется со своим противником.

Иногда Конс целые дни проводил не двигаясь с места. Его нынешнее положение являлось неисчерпаемым источником размышлений. Он попробовал даже — возможно, потому, что книги неразрывно связаны с идеей о главенстве разума, — взяться за чтение. Нынешние физические данные Конса как нельзя лучше подходили — он мог часами оставаться в одной и той же позе, по телу не начинали бегать мурашки, он не чувствовал себя разбитым, не ощущал ни капли усталости, из-за которой стоило бы прерывать свое занятие. Но обычно книга, которую Конс держал в своих слишком гладких пальцах, была всего лишь предлогом для его собственных фантазий: он ни разу не прочел подряд и трех страниц, всегда забываясь и начиная придумывать свои истории, в которых всегда сам играл главного героя.

Весьма ощутимо изменилась и речь Конса. Действительно, было бы нелогично, если бы он сохранил прежними манеру изъясняться и взгляды на жизнь. Новый образ мыслей смягчил и характер его рассуждений о людях: он старался избегать однобоких, резких и жестких характеристик. Конс стал гораздо терпимее к окружающим, словно то, что теперь он был всего лишь головой, помогало ему общаться с людьми, не осуждая и не презирая их.

27

Судебное заседание должно было проходить на втором этаже здания суда. Поднявшись по широкой мраморной лестнице и миновав длинный коридор, человек оказывался перед залом 4П — обозначение, казавшееся весьма загадочным, поскольку ни цифра, ни буква не смогли бы помочь найти этот зал людям, впервые попавшим в здание. В этом помещении, способном вместить не более шестидесяти человек, заседала так называемая арбитражная комиссия. Стол судьи не возвышался, как это обычно бывает, над залом; вероятно, так было сделано для того, чтобы не смущать возможных правонарушителей, или же потому, что служащих компании считали людьми ответственными и серьезными. Чуть в стороне стоял широкий стол, предназначавшийся для двух судебных заседателей, секретаря и помощника судьи; рядом с ним — место, отведенное для дачи показаний, где выступали или, как говорили здесь, представали перед судом истцы, жертвы преступлений и свидетели; а напротив, немного поодаль, располагались два больших стола, за которыми, обложившись кипами бумаг, сидели адвокаты судящихся сторон (зачастую вместе с клиентами). В этом зале не было, как в суде присяжных, скамьи подсудимых, и полицейские не стояли у дверей. Свидетели сидели вместе с обычными посетителями, пришедшими поприсутствовать на процессе.

Стюп был разочарован:

— И что это они нам подсунули этот жалкий зал, лично я бы предпочел, чтоб это был большой зал заседаний, с деревянной отделкой, с париками и всем прочим… И чтобы репортеры с камерами толпились у входа. Ясное дело, на второй этаж ни один оператор не потащится… Они не дали нам ни одного шанса!

Адвокат Долло, представлявший интересы служащих, всячески старался ободрить своих клиентов. Этот молодой человек с головой — ангельского вида — построил свою защиту на многочисленных свидетельских показаниях не только самих пострадавших, но и некоторых видных специалистов.