Жрец явился, когда сонное светило уже готовилось отправиться в объятия вечного мрака, предоставив луне ее срок царствования над Ревердасом. Все это время Анвиль и его мать не сводили глаз с младенца, пытались привести его в чувства и страшились, как бы смерть не забрала малыша раньше, чем он покинет их обитель. Женщина не уставала причитать, а с возвращением мужа и вовсе не находила себе места, поведала ему все как есть и пожаловалась на несправедливость жизни. Уставший после долгого рабочего дня мужчина ненадолго склонился над ребенком, рассмотрел его, словно пытался обнаружить что-нибудь необычное, задержал взгляд на едва заметном красноватом пятне на шее, затем уселся в дальнем углу комнаты и с хмурым видом подозвал к себе сына.
– Значит… ты вытащил его из колодца?
– Верно, отец, – кивнул Анвиль, украдкой бросив взгляд на бледного младенца. – Сам оторопел, непонятно, что за грешница свершила сие злодеяние.
– Отыскать надобно, – мужчина пригладил щетину, – суду предать. Вы поутру пойдите, разнесите старшим женщинам, к знахарке загляните, ей должно быть ведомо, кто роженица. Кому, если не ей…
Внезапно в дверь постучали. Мать охнула и поторопилась открыть, от волнения забыв поинтересоваться, быть может, кто чужой пожаловал. В дом ворвался порыв ветра, принеся с собою горсть песка, а с ним вошел и невысокий старик в серых льняных одеждах. Он опирался на трость, и руки его дрожали, точно рябь на воде. Лицо осунувшееся, худощавое. Правый глаз как будто плохо видел и оставался слегка прикрыт. Вся семья приветственно склонилась.
– Уважаемый Агмасс, – заговорила мать, – не погубите за то, что мы вас потревожили. Коли бы не горе, не эта загадка, над коей голову ломаем… Мой сын сегодня, к удаче или нет, вытащил из колодца младенца, живехонького еще… да в дом принес. Кто мать, мы не знаем, да и можно ли звать матерью ту, что от дитяти родного избавиться хотела. Его судьбу мы решать не можем, права такого нет, поэтому просим вас оказать милость…
Старик прошел к неподвижно лежащему ребенку, остановился рядом и долго смотрел. В комнате воцарилась тишина. Анвилю даже показалось, что видящий уснул стоя, как вдруг трясущиеся скрюченные пальцы опустились малютке на лоб. Жрец начал что-то нашептывать. Юноша прислушался, но слов разобрать не мог. Он посмотрел на мать, затем на отца, но на их лицах читалось такое же непонимание.
Никто не смел обронить и словечка, пока видящий не отшатнулся. Он едва не потерял равновесие, но вовремя ухватился за палку.
– Это не человеческое дитя, – произнес он негромко. – Те, что его породили, должны быть преданы худшей из участей. Оно не зверь и не маг. Я не могу заглянуть настолько глубоко, чтобы понять природу этого создания, но лучше ему умереть. Женщина, родившая его, уже далеко отсюда, она спасается бегством и не просто так. – Жрец выдержал паузу, пробежавшись серьезным взглядом по лицам. – Надо избавиться от ребенка… Я чувствую в нем недоброе, хотя грядущее бедствие куда страшнее, и одной смертью нам от него не откупиться. Мир изменился. Пока мы этого не чувствуем, но скоро все осознают: благие времена прошли.
«Благие времена? – с сомнением подумал Анвиль. – Этот человек и правда думает, что мы жили в прекрасную эпоху?»
– Как же так? Дитя не выглядит опасным, оно еще неразумно и не может быть повинно в чем-то, – возразила женщина. – Не можем же мы и правда его убить.
– Если это необходимо, сделаем, – вмешался глава семьи. Женщина схватилась за грудь.
– О, Геул, только не в нашем доме… Я не хочу быть к этому причастна.
Внезапно входная дверь с грохотом распахнулась. Все находившиеся в доме вздрогнули. На улице разыгрывалась непогода. Темная фигура в длинном плаще вырисовывалась за порогом. В следующее мгновение тяжелый мужской сапог опустился на скрипнувшую половицу. Неизвестный пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку: его габариты внушали трепет. Он был уже не молод, но еще и не стар. В лучшие годы наверняка красив, хотя теперь отпечаток невзгод глубоко врезался в черты: щеки слегка запали, под глазами залегли тени, во взгляде читались усталость и равнодушие. Темные вьющиеся волосы, достигающие плеч, засалились и топорщились в разные стороны, придавая мужчине пугающий вид.
– Ты кто такой? – Хозяин дома выступил вперед, загородив собою жену.
Анвиль уставился на незнакомца в оцепенении. Он не знал наверняка, но чувствовал: перед ним не человек.
– У вас есть то, что принадлежит мне. Я пришел это забрать.
– Смеешь являться в чужой дом и заявлять, будто чем-то здесь обладаешь? – прокаркал видящий. – Я вижу тебя насквозь. Знаю, кто ты и что тебя ждет. Лучше тебе убраться в ту дыру, из которой ты вылез, ибо ты не обретешь то, чего жаждешь, не найдешь ничего, кроме бедствий и смерти.
– Правда? А что насчет тебя? Свою судьбу ты тоже знаешь?
Едва видящий успел открыть рот, как незнакомец выхватил из-под плаща кинжал и вонзил ему в глотку. Старик захрипел. Женщина вскрикнула, и муж оттолкнул ее подальше.
– Вот почему я склонен не доверять жрецам. Вы – жалкая пародия на тех, кем никогда не сможете стать.