Безликий и Чудовище (СИ)

Делать нечего. Принёс его в мастерскую, придвинул к рабочему столу стул, примотал к нему парня ремнём, чтоб не свалился, и начал работать. Только вот и тут сердце моего друга затребовало открытий. Сижу, собираю что-то, одним глазом на разработку, а другим — пацана, поскольку он каждую секунду что-то хватал со стола и начинал рассматривать. В конце концов пришлось стул немного отодвинуть, а то, не дай Божэ, ещё что-нибудь себе в рот засунет.

А вообще, признаться честно, я реально вдохновился идеей всё ему показать и рассказать. Лет через пять займусь этим

И да, надо бы почаще вести записи. Сегодня заметил, что у меня начинает отшибать память. Только с нескольких попыток сумел вспомнить, как звали моих родителей. Может, это из-за алкоголя? Но разве такие фундаментальные знания могут пропасть из-за двух выпитых мною за всю жизнь бутылок? А хотя, откуда мне знать?»

Тем временем разговор между Бальтазаром и Алисой и не думал останавливаться, несмотря на то, что бывший король уже изрядно утомился.

— Слушай, давай уже расходиться. Я устал, да и ты, я уверен, уже ждёшь не дождёшься чтобы увидеть мой труп. Хотя, подожди, об одном лишь я хотел попросить. Я же имею права на последнюю волю? Да не бойся, не бойся. Ничего сверхъестественного. Алис, пожалуйста, отстаньте от парня. Поверь, вот эти вот все заискивания ни к чему не приведут, он далеко не идиот. Пусть идёт своей дорогой.

— А ты вообще чего так сильно о нём печёшься, а?

— А это уже, сестра моя, не твоё собачье дело. Твоё дело выполнить то, о чём я тебя попросил, повесить меня преспокойно и наконец-то за ум взяться в плане управления королевством. На мой взгляд ничего сложного.

Наконец, Орландо дошёл до последней записи, и по его наморщившемуся от напряжения лбу (Агний уже к тому времени совершенно неосознанно начал смотреть краем глаза в небольшое углубление, где находилось окно, и наблюдать за тем, что творилось в помещении) там была написана какая-то околесица. Эта догадка подтвердилась, стоило только будущему королю начать читать. Он часто прерывался, путался и с трудом выговаривал написанное в некоторых местах, так как, по заключению Агния, в тексте было целое море ошибок, предложения были склеены кое-как, а некоторые слова и вовсе писались слитно, превращаясь в одну огромную мешанину из букв. Всё это заставляло мальчика всё ближе и ближе тесниться к окну, чтобы лучше расслышать читаемое. Из того, что получилось разобрать, можно было составить следующее:

«Вечер. Темно. Темно. Уже ночь? А, да, ночь. Только сейчас понял, что мальчик кричит. Кричит. Кричит. Кричит. Всё днём было серое. Надоело серое. Глаза бы выколоть. Сейчас нет. Всё чёрное. Пишу. За спину смотреть страшно. Из-за лампы страшно. И ему тоже страшно. Представил себя на лампе. Чёрт. Пересилился. Странно ощущать себя вне стула. Сложно. Взял на руки. Я осязаем. Я есть. Я есть. И он тоже получается есть? Он сейчас думает. Или нет? Да, думает. Я знаю. Знаю. Хочу знать. Хорошенький. Особенно в свете лампы. Жмётся. Не кричит. Хорошенький. Глаза умненькие. Я о чём? Послушайте. Хоть кто-нибудь послушайте. Не хочу чтобы это оставалось во мне. Хотя ладно. Лист слушает. Я так уже решил. Всё хватит. Думаю. Уже устал думать. Разбил себе лоб. Ещё больнее сейчас. Уже высовывался в окно. Ветер. Раньше было легче. Тут душно. Но тут есть он. Сейчас он смотрит так. А потом? Она тоже так смотрела. А потом нет. Никогда бы не смотрела по-другому. Больше нет. Чёрт. Дрянь. Все они. Пусть исчезнут. Но он-то остался. Он потом тоже не будет так смотреть. Так. Ну вот так. Хочется исчезнуть. Хочется проснуться. Хочется всё это разломал. Что-то разломал. Кровь была. И сейчас треснула и течёт. Он смотрит так. Рукой тянется. Пальцы пачкает. Показывает. Я занервничал и вытер. Надо смотреть реалистично. Блин. Чёрт. Но ладно. Это же может быть? Может? Я жду. Минуту. Час. Больше не могу. Я душусь. Стены страшные. От лампы страшные. Хочу чтобы снова было солнце. Трава. Луга. Реки. Убежать бы куда-нибудь далеко. И умереть. Освободиться. Но не могу. Этого не будет. Никогда не будет. Мы будем здесь. Но он. Он не обязан. Что мне делать? Он не должен здесь быть. Он не должен это видеть. Я должен это прекратить. Говорил себе. Пытался. Не смог. Тогда решил по-другому. Нашёл потом бутылёк от Зигмунда. Остался. Красивый. Прямо тепло идёт. Как память. Бес с ним. Думал долго. Опять думал. Потом решил. К чёрту. Был дождь. В небе гремело. Гремело. Земля аж тряслась. Он испугался. Начал плакать. Это. Скалы страшные. Большие. Живые. Нет, не живые. Что там? Будто выглядывает. Будто бросится сейчас. Брёл. Шёл. Следы вижу. Раздвоенные. Сначала не понял. Потом разобрал. Копытца. Пасутся. Уже забыл. Но вспомнил. Пора. Долго думал. Думал. Думал. Думал. Оставил. Не плачь. Прошу. Не плачь. Не кричи. Я уйду. Я не могу. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости…»

— … вся страница в «прости». — Заключил, дочитав, Орландо.

Зависла тяжёлая тишина.

— Значит, он оставил своего ребёнка в горах?