— Ну… Не сказать, чтобы слишком, но, тем не менее, я тут подумал, что спать буду после этого лучше. Ты же знаешь, он же наверняка еще и бал после этого закатят, а там уже…
— Я просто немного не уверен насчёт твоего ранения. Оно хоть и не слишком глубокое, но еще совсем свежее. Хотя… Могу что-то сделать.
— Можешь? — Зиг не ответил, но глубоко задумался.
— Точно хочешь? Сильно?
— Да, сильно. — Бальтазар и сам не знал, что его так сильно несло тогда в тот злополучный театр. Казалось бы — обычная постановка, каких до этого было миллион, но что-то внутри безудержно трепетало, и оно бы ни в коем случае не простило бы, если бы Бальтазар из-за своей собственной оплошности пропустил это представление.
— Ну ладно, ладно. — Наконец согласился Зигмунд. — Схожу буквально на десять минут к себе. Напоим тебя обезболивающим и, вроде-как, беспокоить тебя ближайшее время рана не должна. Только ты всё равно за этим следи, резких движений не делай, а то мало ли.
— Спасибо. — Принц искренне улыбнулся.
— И, да, Бальтазар. — Юноша вновь заострил своё внимание. — Возвращаясь к тому, с чего мы начали: в мире полно людей, мнение которых расходится с твоим. Их не надо за это винить и пытаться как-то исправить. Всё, что требуется от тебя — это быть хотя бы немного смелее. Только так окружающие поймут, что ты из себя представляешь. Знаю, что говорил это тебе не раз, но по-другому нельзя. Я же тебе буду помогать. Понимаешь меня?
— Понимаю… Папа.
Лицо Зигмунда непроизвольно растянулось в улыбке. Да, он был безумно тронут тем, что для какого-то существа на этой земле он смог стать чем-то настолько родным. Но, несмотря на это, он прекрасно понимал, что у мальчика есть своя собственная семья, причём очень даже благополучная и вообще в целом хорошая, и он должен быть с ней. Проблема лежит исключительно во взаимопонимании. Родители не понимают интересов своего сына. Они не то что не понимают, они просто не знают, как на такое надо реагировать. И в этом плане они приняли не самую лучшую позицию: игнорирование. По их мнению, лучше уж смиренно ждать и ничего не говорить, а там уж чадо как-нибудь само сообразит. Разумеется, Зигмунд не один десяток раз пытался поговорить с ними на эту тему и объяснить им, что такая тактика лишь усугубляет всю ситуацию, но королевская чета лишь отмахивалась, либо же давала ответ, в котором косвенно слышалось стереотипное: «Мы родители, мы знаем лучше».
Пусть практически превращенный в камень из-за сотни перемазанных чем-то пахучим слоев бинта торс и доставлял некоторые неудобства, но Бальтазару это не помешало всё-таки осуществить своё намерение и приехать со своими родными на сегодняшнюю премьеру.
Помпезный зал, как и ожидалось, был похож на кипевший адским варевом, плещущимся во все стороны, муравейник. Так было испокон веков: в театр приходили в большей части для общения, а пьеса служила скорее просто фоновым сопровождением. Ведь только здесь удобнее всего обсудить со своим товарищем, на какой час лучше назначить приём и какое вино каждый из них предпочитает, только здесь миловидной барышне с верхних ярусов удобнее положением веера и лисьим взглядом блестящих глазок послать своему ухажеру знак, когда мужа нет дома, только здесь можно вдоволь наболтаться молодым студентам, не стесняясь заваливающим ноги на передние, пока что не занятые, сидения. Всё, почему-то, удобнее делать лишь в самых неподходящих для этого «всего» местах… Уж такова природа человека.
Поднявшись в ложу, располагавшуюся прямо по боку от сцены, и предназначавшуюся специально для королевских сыновей, Бальтазар наконец-то смог плюхнуться на бархатное сидение и расслабить уже начинавший подвывать шрам. Тут же на своё место примостился самый старший брат, Принцен. Сел он ровно, не сгибал спины, будто к ней доска привязана. Сел, и так и просидел, смотря куда-то в пустоту отсутствующим взглядом томных глаз, не обращая внимания ни на что на свете. Тут же, не прекращая оживленного разговора, к креслам подлетели Говард с Худэпином. А разговор у них шел, как понял Бальтазар по обрывочным фразам из их диалога, которые они даже будто бы и не пытались скрыть от посторонних ушей, о самом сладком и сакральном, что во многом относилось к сегодняшнему женскому театральному составу. Темноволосый принц ещё в самые юные годы уяснил: никаких принцесс принцы не любят. Они любят разукрашенных, точно обезьяны, девчулек с красной улицы, а также молоденьких служанок в коротеньких юбочках. А те только рады во всём потакать двум симпатичным молодым особам, которые еще и имеют столь значительные корни. Видимо, делают они это, преследуя цель повторить сказочную судьбу нынешней королевы.
Когда Бальтазар, облокотив несчастную свою голову на кулак, в сотый раз скучающим взглядом рассматривал оркестровую яму, в зале наконец-то погас свет, что повлекло за собой воцарившуюся на секунду тишину, которую уже через мгновение завершили бурные аплодисменты. Кулисы раздвинулись, дирижёр взмахнул палочкой, волшебство началось.