Безликий и Чудовище (СИ)

В этот самый момент Зигмунд, перебегая в новое укрытие, случайно оступился и резко дёрнулся в сторону, из-за чего одна из ран на боку вскрылась. Тело пронзила острая боль. С шипением, почти не дыша, мужчина вжался в стену и начал медленно сползать по ней, как вдруг в разуме будто зазвонил тревожный колокол. Перед глазами начали мелькать беспорядочные очертания, превращавшие всё зримое в непроглядную кашу. Через общий поток мыслей, словно утопающий через толщу речной воды, пыталась прорваться одна единая фраза, звеневшая в ушах невнятными отрывками.

«От севера вон! Не надо! Не надо! Не надо!»

И во всей этой суматохе никто, даже Гор, не заметил, как в небольшом окошке, вырезанном в особенно крупной колонне, больше походящей на небольшую башню, поддерживающую крепления близ «развилки» нескольких широченных коридоров, мелькнула тень. Затем блеснул испещрённый красными жилками глаз, пристально наблюдавший за судорожно придумывавшим в своей маленькой птичьей головке новый план побега Гором, который приближался всё ближе и ближе.

Из окошка высунулось железное дуло холодного оружия. Цель была совсем близко.

— Спокойных снов, птичка. Был очень рад познакомиться.

Выстрел.

Тёмный коридор, словно второе солнце или падающая комета озарила яркая вспышка. На стену попало несколько капель крови. Секунда — и на пол тяжело шмякнулось что-то маленькое, беспомощное и охладелое. В воздухе безвольно закружились несколько серых пушинок.

И тут же коридоры содрогнулись от ужасающего вопля, от которого заложило в ушах и доспехи на голове прилипли к вискам. Казалось, что этот вой звучит лишь в голове. Что это голос самых потаённых кошмаров. Не может живая, реально существующая тварь так орать!

Зигмунд упал на колени, вцепившись в лицо. Буквально мгновение назад глазные яблоки будто пронзило раскалёнными добела спицами. Мужчина почти не дышал от нестерпимой боли.

Издалека, будто из другого мира, послышался топот многочисленных ног. Зигмунд наконец-то смог ненадолго успокоиться. В сомкнутых веках чувствовалась тяжесть. В слепую было очень тяжело, но сейчас надо было сосредоточиться.

Зигмунд раздвинул руки в стороны и начал, казалось бы, лёгкий процесс, который сейчас давался с неимоверным трудом. И вот, руки вновь закололо. Боль въелась в запястья. Прожигала вены, превращая кровь в кипячёную смолу. Дробила кости. Вгрызалась в плоть, вырывая её кусками. Истерзанные и без этого глаза обожгли слёзы. Но он должен был выстоять. Он обязан был это сделать, потому что ему было, ради кого это сделать.

Солдаты взяли беглеца в кольцо и только они уже были готовы приступить к захвату, как раздался мощный хлопок и будто сделанный из песка в виде сотен тысяч зелёных искр-песчинок силуэт секунду назад находившегося здесь чародея теперь рассыпался по полу. Зигмунд исчез.

***

— … а вот я тебе когда-нибудь рассказывал про моего отца?

Пасмурное настроение Бальтазара как рукой сняло и он уставился на учителя уже до боли знакомым последнему взглядом, излучавшим неподдельное любопытство.

Зигмунд и впрямь до этого почти ни разу не упоминал о своих корнях. Единственный случай был тогда, когда чародей объяснял своему излюбленному ученику то, почему он так не любит, когда к нему обращаются по его полному имени: «Когда мой отец на меня злился, он называл меня по имени и фамилии, и обращался лишь на «вы». И, как оказалось после, Бальтазар не раз видел отца Зига. На портрете. А портрет этот (почти два метра в высоту) висел близ парадного входа дворца. Изображён на нём был огромный человек, который весь, как казалось состоял из железа. На деле же это были огромные толщи доспехов, которые увенчивались казавшейся на их фоне малю-юсенькой лысой головой, с развивавшимся на ветру длинным рыжим хвостом на макушке. В остальном же вся эта изрезанная шрамами голова состояла из сплошных мышц, что делало её немного похожей на обтянутую тугими нитками сардельку. И юный принц даже подумать не мог, что это глядящий на него испепеляющим взглядом живой танк является близким родственником его доброго и радушного наставника.

— Нет, не рассказывал. — Без колебаний ответил юноша.

Уже сразу поняв, что собеседник всецело ждёт рассказа, пусть даже об этом и не сказав, Зигмунд начал своё повествование: