Безлюдные земли

– Шестеренки, – просипел он. – Да, черт. Когда я взял материалы расследований, касающиеся Юлии Альмстрём и Юнны Эрикссон – через пять дней после исчезновения Эллен, а не за три дня до него, – я понял, что местная полиция вряд ли как следует осмотрела места, где жили девочки. Это был период хаоса, до и после реорганизации. Вскоре упраздненная окружная полиция Вестманланда не слишком тщательно провела работу в случае с Юлией, новая региональная полиция Бергслагена действовала в целом неудовлетворительно в случае с Юнной. Я просто-напросто поехал к ним домой. Семья Альмстрёмов в Мальмаберге, очень отзывчивая, но совершенно разбитая происшедшим, охотно пошла мне навстречу. Комната Юлии осталась такой же, как в день ее исчезновения, и там, зажатая плинтусом в гардеробной, лежала первая шестеренка. Вот эта.

Бергер указал на самую большую шестеренку из тех, что лежали перед ним на столе.

– Зажатая плинтусом? – спросила Блум очень скептически.

– Потом Юнна Эрикссон, – продолжил Бергер. – Она была приемным ребенком в довольно сомнительной семье в Кристинехамне. В ее комнату уже въехала новая девочка. Однако и там, в глубине книжного шкафа, находилась еще одна шестеренка. Вот эта. А третью я нашел за одной из опор в подвале, где держали Эллен. Тоже как бы зажатую. Ее загнали под опору.

– Но вы нашли шестеренки Юлии и Юнны до того, как нашли третью?

– Да.

– Так откуда, черт возьми, вы знали, что искать надо именно шестеренки?

Бергер откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Через мгновение он сказал:

– Потому что я знаю, кто он.

Но в ту же секунду, как Бергер начал предложение, Блум встала, грохнула кулаками по столу и, перекрывая голос Бергера, проорала:

– А теперь заткнись и думай, прежде чем начнешь мне лгать!

Он вытаращил глаза. Она продолжала:

– А теперь мы просто будем сидеть и смотреть друг на друга, пока ты не скажешь правду, подонок. И мне плевать, даже если это займет полчаса.

Она снова села и устремила взгляд на Бергера. Он в ответ посмотрел на нее, лихорадочно пытаясь сообразить, что происходит. Но одно он понял: он должен молчать.

Время шло. Пять секунд, десять, полная неподвижность. Пятнадцать. Тогда Бергер увидел, что Блум украдкой протянула руку и дотронулась до нового белого смартфона, лежащего под папками. Там она что-то нажала пальцами и, не поворачивая головы, скосила глаза на маленький столик с записывающим устройством. Красная лампочка мигнула, но продолжила светить.

Молли Блум наклонилась к нему и тихо сказала:

– Ровно двадцать секунд. Слушайте внимательно и молчите. Это не мобильный телефон. Это пульт управления, который закольцует последние двадцать секунд на некоторое время. У нас всего несколько минут, потом в контрольной комнате заметят что-то странное. Ничего из того, что мы сейчас скажем, не будет записано. Но у нас мало времени. Вы знаете, кто убийца?

Бергер ошалело смотрел на нее две секунды. Но тянуть было нельзя.

– Да, – ответил он. – Я думаю, мы с ним жили рядом в детстве.

– А шестеренки?

– Значат несколько вещей. Он любит часы. Он обожает часы. Большие часы, типа башенных. Вполне вероятно, он пытает девочек при помощи часовых механизмов. Совершенных и безжалостных.

– Но ведь шестеренки от ваших Patek Philippe крошечные.

– Отчасти он хочет показать ими, что дело в часах. Отчасти он оставляет нити для вас, чтобы засадить в тюрьму меня. Я понял это, еще когда нашел первую шестеренку. Это он украл мои часы. Теперь он разбрасывает детали от них, чтобы я попал за решетку. Вот почему я собрал их и скрыл от расследования. Это его способ повязать меня.

– Нити? – спросила Блум.

– Вы дали мне две подсказки. Две вещи, которые выпирали во время допроса, когда вы отвечали. Возглас «Предательство!» и фраза «Вы очень хорошо знаете, что произошло». В этих двух случаях вы вышли из роли Натали Фреден. Я долго ломал над этим голову. Это я предал вас? Когда, где, как? Я вас не знаю.

– Не тупи, Сэм Бергер. Ты очень хорошо знаешь, что произошло.

Он вытаращил глаза, оглушенный шелестом осин, и почувствовал, что бледнеет.

– О черт, – сказал он.

– Я стала полицейским из соображений справедливости. То, что случилось со мной, не должно было случиться больше ни с кем. Особенно с женщиной. С девушкой.

– Ты там училась? В школе в Хеленелунде? Я тебя не помню.

– Я училась на класс младше. Твой дружок-идиот выкрал меня однажды. Привязал к своему безумному механизму. А ты меня видел. Ты видел меня в окно, подонок. И сбежал. Трусливая мразь.

Бергер совершенно онемел. Он не мог вымолвить ни слова.

– Твое предательство в тот момент, – сказала Молли Блум, – до сих пор лишает меня дара речи. С той секунды я не могла доверять никому в целом мире.

– О черт.

– Осталось мало времени. Они начинают удивляться.

Шелест осиновых листьев шумел у Бергера в ушах. Но он знал, что один вопрос непременно должен задать:

– Я взял материалы расследований через пять дней после исчезновения Эллен Савингер. Почему ты утверждаешь, что это было за три дня до него?