Безмятежные годы (сборник)

Я жадно всматриваюсь в свой листок, на который боялась до этой минуты даже взглянуть. Одна запятая добавлена красными чернилами, одно «п» переправлено в «т», – хроническая, вечная ошибка невнимания. В самом низу последней страницы узкое изящное «12» и мелкий красивый росчерк. Что же это?.. Господи, неужели?

Мне опять хочется плакать, но уже от радости. Я с чувством благодарности, смущенно поднимаю глаза на Дмитрия Николаевича; мне немножко стыдно… Его лицо спокойно, как всегда, в руке сочинение Михайловой; сама она стоит у стола.

– Читая ваши «воспоминания детства», госпожа Михайлова, я никак не мог дать себе отчет, в тропическом или полярном поясе находится место действия, так как в нашем умеренном климате природа не балует нас такими феноменами. Вы, например, пишете: «на другой же день по переезде на дачу (то есть в мае месяце, – поясняет он) я с радостью и сеткой выбежала в сад, где меня ждали остальные дети, спрятавшиеся от меня в высоких кустах брусники, на которых висели красные ягоды, через которые сияли горячие лучи солнца и падали на землю светлые пятна».

При чтении этого очаровательного отрывка в классе поднялся сдерживаемый с трудом смех. Мне сразу становится как-то необыкновенно весело, точно тяжесть с души скатилась.

– Вот эти гигантские кусты брусники, в которых прячется целая компания детей, эти уже в мае «красные ягоды, сквозь которые сияли горячие лучи солнца» и падали на землю какие-то неведомые «светлые пятна» – положительно лишают меня возможности ориентироваться, где именно происходит действие. Судя по пышности флоры и быстроте ее роста, мерещатся тропики, с другой стороны, брусника ищет прохлады северного или горного климата. Так как же, госпожа Михайлова? Вы отчетливо помните именно такую обстановку?

– Нет, я просто выдумала, чтобы красивее было, – поясняет Михайлова.

В классе неудержимое фырканье.

– Значит, поэтическая фантазия, – чуть-чуть улыбаясь, продолжает Дмитрий Николаевич. – Очевидно, в этот день вас посетила муза?

– Нет, у нас никого не было, я весь вечер занималась и сама, все сама написала. Никто не приходил, папа не позволяет ни мне в гости ходить по будням, ни чтобы к нам ходили. Я, право, все сама написала, – оправдывается уже со слезами на глазах несчастная.

Тут откровенный хохот несется по классу. Не может побороть улыбки даже Дмитрий Николаевич. Даже Клепка расчухала: хоть и шикает, но улыбается.

– Госпожа Сахарова! – раздается сквозь еще не улегшийся в классе смех голос Светлова. – В вашем сочинении о значении труда в жизни человека вы местами слишком туманно выводите ваши умозаключения, а кое-где прибегаете к несколько рискованным и преувеличенным выводам. Например, начало: «Всякий труд есть затрата сил и напряжения мускулов, а поэтому труд имеет громадное значение в жизни человека». Чрезвычайно туманно. Дальше: «трудящийся осел – царь в сравнении с ленивым человеком»…

По классу опять несется фырканье. Люба толкает меня в бок:

– Получай, лентяйка с преимуществом, это в твой огород.

– Смелое сравнение, видно, что вы склонны несколько увлекаться, – продолжает Дмитрий Николаевич, вручая Сахаровой плод ее дивного творчества.

Танька – о прелесть! – получает «восьмерку». Как и следовало ожидать, тема оказалась ей не по зубам. Она вне себя, но ее, кажется, гораздо больше грызет мое «12», чем собственное «8».

– В заключение, – раздав все листки, обращается к нам Дмитрий Николаевич, – я позволю себе ознакомить вас с образцовым, в полном смысле этого слова, сочинением госпожи Смирновой. Как по сюжету, так по изложению мысли и по художественности оно безукоризненно. Тема: «Поэзия – друг человека».

По тонким, бледным щекам Смирновой разливается нежный румянец, в глазах точно загорается теплый, мягкий огонек.

Не понимаю, каким образом я до сих пор еще не успела ничего сказать о ней, об этой милой, замечательной девушке. Между тем я так люблю ее, даже больше чем люблю: от нее точно веет чем-то отрадным, ясным, тихим, и вместе с тем как-то грустно становится при ней. Я не могу этого объяснить, но прекрасно чувствую.

Она очень тоненькая, очень высокая, худенькая, с нежным овальным лицом, небольшим прямым носом, громадными серыми кроткими, словно дымкой затянутыми, глазами. Волосы очень темные, гладкие, разделенные пробором и заплетенные в две косы. Всегда очень чисто и крайне бедно одетая, в своем гладком узковатом платье, в поношенном, тоже совершенно гладком, черном сатиновом переднике.

Нервная и болезненная, прозрачно бледная, она иногда, едва волоча ноги, приходит в класс, слабая до того, что еле может отдышаться. Клепка несколько раз пыталась отправить ее домой, но всегда безрезультатно:

– Благодарю вас, Клеопатра Михайловна, со мной постоянно так; ничего, я очень далеко шла и просто устала. Отдохну, так все пройдет.