Безмолвие

До тюрьмы Джек дошел пешком — всего-то четыре квартала. Утро выдалось на удивление прохладным, небо затягивали тяжелые серые тучи. Он шел пустыми тротуарами, и в витринах отражались окружающая сонная тишь и осевшее низко небо. Чем ближе к тюрьме, тем больше становилось машин. В одном квартале с тюрьмой находились и здание суда, и служба шерифа, и офисы десятка юридических фирм. Патрульные машины, полицейские, люди с портфелями — все это еще не складывалось в знакомую картину, но сама активность ощущалась как нечто естественное: суд, и тюрьма, и люди, служащие в одном и другом учреждении.

Клайд Хант расхаживал по тротуару возле полицейской машины и, когда Джек подошел, вручил ему кофе и отрывисто поздоровался. Вид у детектива был усталый, свежевыбритое лицо казалось бледным, покрасневшие глаза выдавали бессонную ночь.

— Новости есть?

— Судмедэксперт еще не пришел, а свидетель… плох. Я разговаривал с тремя ребятами из службы шерифа, но все пока помалкивают. Никто не хочет злить Клайна.

Джек снял крышку с пластикового стаканчика.

— Вы сказали, свидетель «плох»…

Он не договорил, но Хант понял.

— Киркпатрик родом из Западной Вирджинии. Разбогател на угле, успеха добился сам. Жизнь шахтерская нелегка; большинство рабочих уже к тридцати теряют здоровье. Тех, кто поднимается из грязи, кто богатеет, — немного. Может, один на миллион. — Хант поставил стакан на капот. — Что-то случилось там, на болоте, Джек. Что-то такое, что даже у такого сильного парня, как Киркпатрик, не выдержал рассудок.

— Может, трещинка и раньше была, — заметил Джек.

Хант, прищурившись, посмотрел на тюрьму.

— Может быть.

— Может, Киркпатрик и убил.

— Я об этом думал. Шериф не поверит.

— Потому что виноватый у него уже есть.

— Что-то вроде этого.

Джек проследил за взглядом детектива. Тюрьма представляла собой массивное шестиэтажное строение из бетона с укрепленными дверями и узкими щелями-окнами. Рядом с ним даже здание суда выглядело маленьким.

— Посещения только с часа дня.

— Я — полицейский. Ты — его адвокат.

Джек кивнул, радуясь в душе, что он не один, а с Хантом.

— Ладно. Пошли.

В приемной Хант положил оружие в стальной ящик и сообщил дежурному, что хочет увидеть Джонни Мерримона.

— Имя, пожалуйста.

Хант назвал себя и Джека.

— Цель посещения.

— Консультация с клиентом.

Наблюдая за происходящим со стороны, Джек подумал, что происходящее напоминает танец. Хант знал дежурного, дежурный знал Ханта, однако каждый играл предписанную ему роль. Скупой язык тел, сухой тон, короткие, словно оборванные, реплики. Закончилось все неожиданно и плохо.

— Извините, сэр. Посещения сегодня утром запрещены.

— Что? Почему?

— У нас сегодня локдаун. Строгая изоляция. Распоряжение шерифа.

Хант посмотрел на дежурного, потом — в длинный коридор за зарешеченной дверью. Там было тихо, и охранники стояли в расслабленных позах.

— Не верю.

— Прошлой ночью были беспорядки.

— Какие беспорядки?

— Извините, сэр. Никто не входит, никто не выходит. Это все, что я могу сказать. Можете подождать. — Дежурный кивком указал на ряд пластиковых стульев, и Хант начал закипать.

— И сколько, черт возьми, ждать?

— Пока шериф не скажет.

Хант сдержал сердитые слова, но руки у него уже дрожали. Забрав из ящичка оружие, он остановился у выхода и обернулся.

— Ты же понимаешь, что это чушь собачья?

«О чем это он?» — подумал Джек.

— Если объявлен локдаун…

— Нет никакого локдауна. Просто шериф нас не пускает. Старый трюк.

— Зачем ему это?

— Время. Хочет выиграть побольше времени наедине с Джонни.

* * *

Двумя этажами ниже никакого времени не было. Свет то загорался, то гас, но это не имело значения. Джонни смотрел на стену, но едва видел ее. Он дотронулся до пола и ничего не почувствовал. Изоляция давила, тревога нарастала; усиливались головная боль, беспокойство, напряжение в груди. Джонни подтянулся. Ладони скользили по стене. Сердце билось неровно. Он попытался сглотнуть — и не смог вдохнуть.

Ты уже делал это раньше.

Сможешь и сейчас.

Слова бились эхом в голове. Перебирая руками по стене, он прошел от одного угла до другого.

Камера была безжизненной коробкой, дырой, отнявшей у него вещи, которые он любил.

Ничто не вечно.

Ничто не длится всегда.

Он подумал, что это ложь, но в серой зоне прозвучали шаги. Скрипнул металл.

— Готов поговорить?

Джонни сказал себе, что голос принадлежит шерифу. Словно прибой, он то накатывал, то отступал. Джонни обогнул еще один угол и увидел жесткие глаза и старческое лицо.

— Нечего… — Он закашлялся и ощутил во рту вкус рвоты. — Мне нечего сказать.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не поговоришь со мной. — Джонни покачнулся. — Давай, сынок, говори. Я тебя не слышу.

Джонни отыскал взглядом лицо и засмеялся.

Говори.

Он уже кричал.

* * *

К тому времени, как шериф пришел в следующий раз, Джонни обошел камеру 967 раз. Он уже посчитал. Шесть шагов, потом четыре. Шесть и четыре.

Пустота.

Гроб.