Безмолвие девушек

– Там погибают воины. Не враги, не троянцы, а твои соратники. Люди, которые смотрели на тебя, которые почитали тебя, – но тебе нет до них дела, ведь так? Тебе ни до чего нет дела, кроме собственной чести – и дурацких извинений. Они погибают, и ты, Ахилл, можешь помочь им, но не делаешь этого. Разве это достойно? – Он едва сдерживал слезы. – Я стыжусь такого родича. И мне стыдно, что я называл тебя своим другом.

Аякс схватил свой плащ и, утирая слезы и сопли, вышел во мрак ночи.

23

– Думаю, мне лучше вернуться, – сказал Патрокл.

Я молча кивнула. Он усадил меня за небольшой стол, и спустя пару минут я оправилась настолько, что смогла оглядеться. Тарелки после трапезы уже убрали и по полу разостлали свежий тростник, на столике в дальнем углу осталось несколько подносов и кувшинов с вином. Я обошла два длинных стола, заглянула в кувшины: в одном из них еще оставалось вино. Я наполнила себе чашу. Вино простояло слишком долго и было кисловатым, но еще годилось. Я пила долго и жадно, вытерла губы и снова наполнила чашу.

Все произошло так быстро… Введенная из полумрака в освещенную комнату, с сорванной вуалью, я стояла, неприкрытая, точно потаскуха на рыночной площади. Я как будто во второй раз оказалась на арене. И под конец этот пугающий миг близости, когда Ахилл заглянул мне в глаза, мы вдвоем остались в целом мире, и я поняла, что не смогу солгать ему.

Скажи ему, что может трахать ее, пока не переломит ей хребет.

Еще вина. Я отыскала еще один кувшин и вылила остатки себе в чашу. Хлопнула дверь, и я так и замерла с поднесенной ко рту чашей. Я ждала, что Одиссей сейчас придет за мной, но когда подошла к окну, то увидела Аякса – он расхаживал из стороны в сторону и молотил кулаком себе по ладони. Вышел Патрокл и пытался поговорить с ним, но тот лишь мотал головой и продолжал расхаживать. Через некоторое время Патрокл сдался и направился обратно. Он увидел меня стоящей у окна, взял чашу из моих рук и понюхал.

– Ух, боги… Тут есть кое-что получше.

Патрокл подошел к шкафчику и вернулся с кувшином вина – лучшего, какое у них было; я подавала его Ахиллу за ужином. Он наполнил две чаши и протянул одну мне. Мы сидели за маленьким столом, и наши взгляды блуждали по залу.

– Ты наливал мне вино в первую ночь, – промолвила я. – Я сидела в задней комнате, совсем перепуганная… – Я следила за ним краем глаза. – И понять не могла, почему ты делаешь это для рабыни.

– Ты знаешь, почему.

Должно быть, Патрокл имел в виду то время, когда он жил во дворце Пелея, без будущего, без друзей, без надежды. Я надеялась, что он имел в виду это – что-то иное оказалось бы слишком сложным для меня.

– Прости, – произнес Патрокл.

– За что? Ты ничего не сделал.

– Одиссею не следовало приводить тебя.

Да, все это могло бы разрешиться и без меня. Стало бы от этого лучше? Не исключено. Если б я не выдала себя взглядом, то, быть может, Ахилл поверил бы Агамемнону. Ведь он так много на себя брал: клятва перед лицом богов… Возможно, Ахилл решил бы, что Агамемнон не осмелится солгать.

Из комнаты по-прежнему доносились голоса.

– Что там происходит?

– Ну они еще разговаривают… Кажется, Одиссей собирался уходить, но так и не вышел.

Голоса стали приближаться. Появился Одиссей – он как будто постарел на многие годы.

– Я провожу вас до ворот, – сказал Патрокл.

– Не нужно, – отозвался Одиссей, отрывисто, пренебрежительно.

– Нет, Ахилл попросил бы меня об этом.

Одиссей шагнул ближе и, не скрывая презрения, спросил:

– Ты делаешь все, о чем просит Ахилл?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел прочь по коридору. Я последовала за ним.

Начал накрапывать дождь, мелкий, как будто туман, но одежда вымокла под ним в считаные секунды. Одиссей и Аякс с факелами в руках шагали к воротам – глашатаи Агамемнона давно ушли, – и мы с Патроклом едва поспевали за ними. Патрокл взял факел возле одной из хижин и держал высоко над нашими головами. Время от времени его плащ задевал мою накидку, но мы не соприкасались. И почти не разговаривали. Впрочем, я даже не уверена, что кто-то из нас проронил хоть слово. Наверное, кто-то другой прибег бы к утешениям: «Не переживай, это ненадолго, мы что-нибудь придумаем…» И все в таком же духе. Но Патрокл молчал, и я была благодарна ему.

Мы расстались возле ворот. Я обернулась и увидела его высокую фигуру в свете факела, но Одиссей окликнул меня, резко, как собаку, и я больше не оглядывалась. Наверное, со стороны наша группка представляла жалкое зрелище. Мы шли вдоль берега, волны разбивались пенистыми брызгами у наших ног, и мелкий дождь все не прекращался. Ноги вязли в мокром песке, и в конце концов я сняла сандалии и пошла босиком. Теперь не имело значения, как я выгляжу. Ни Одиссей, ни Аякс не обращали на меня внимания. Я просто перестала существовать.