Безмолвие девушек

Я потеряла дар речи, так мне стало страшно за Приама и за себя. Если он не отпустит Приама, я…

– Что, по-твоему, готовы отдать троянцы за своего царя?

Я лишь помотала головой.

– Все. Все что угодно.

– Но ты…

Ахилл ждал.

– Продолжай.

– Ты уже принял царский выкуп, за Гектора.

– Нет, ты не поняла. Я мог бы обменять его на Елену.

– Елену?

– А почему нет? Им не терпится избавиться от потаскухи.

Разумеется, он был прав. Троянцы обменяли бы Елену на Приама и не колебались бы ни секунды. А это значило бы… Я начала догадываться. Елена вернулась бы к мужу, и не было бы смысла продолжать драку, не осталось бы причин захватывать Трою… Война подошла бы к концу. Война подошла бы к концу. Все могли бы вернуться домой. Воины могли бы вернуться домой. Это казалось невообразимым, немыслимым.

Но затем я подняла на Ахилла глаза.

– Ты не сделаешь этого.

– Он – мой гость.

– Ты не приглашал его.

– Но принял.

То был странный разговор между хозяином и его рабыней, но все происходило под покровом темноты, и мертвец был единственным свидетелем.

Далее мы продолжали работу в молчании, но сам характер молчания переменился.

Когда пришло время накрывать глаза, Ахилл отступил, предоставив это мне. Я обмотала полосу ткани вокруг головы, чтобы удержать челюсть на месте, и огляделась в поисках монет, чтобы положить Гектору на веки. Монет не нашлось, но я обнаружила таз, полный плоских камешков, предназначенных для этих целей. Я выбрала два – помню, это были голыши бледно-серого цвета, с оттенком голубого и тонкими белыми полосками – и ощутила, какие они гладкие и легкие. Мои братья в детстве бросали такие камешки в реку, и Гектор, конечно, тоже делал это мальчишкой. Я положила камешки ему на веки и осторожно приподняла голову. Всегда забываешь, как тяжела человеческая голова; как бы часто ни приходилось поднимать ее, это всегда неожиданно. Я обмотала голову полоской материи, чтобы голыши держались на месте, и отступила. Только теперь Гектора не стало. До тех пор меня не отпускало странное ощущение, что он не вполне мертв.

Мы надели на него тунику, которую отложил Ахилл, после чего завернули в тонкую материю. Я закладывала веточки тмина и розмарина между слоями ткани. Мне хотелось, чтобы женщины, которые развернут тело, его мать и супруга, знали, что его собрали с должными почестями и заботой, а не просто окатили водой и завернули в полотно. В завершение я накрыла его лицо отрезом тонкого, почти прозрачного льна.

Ахилл поднял тело со стола. Я поспешила открыть дверь, и Алким с Автомедоном тотчас оказались рядом, готовые помочь. Однако Ахилл настоял на том, чтобы самому донести Гектора до повозки, что потребовало немалых усилий даже от него. Алким запрыгнул в повозку, чтобы принять тело. Ахилл влез следом за ним и стал привязывать тело к бортам узкими полосками шерсти, чтобы его не бросало из стороны в сторону, когда повозку станет трясти по ухабистой земле. Когда с этим было кончено, все трое уже запыхались.

Ахилл спрыгнул наземь и постоял так, держась за борт повозки. Он выглядел опустошенным, но я могла судить лишь по его позе, поскольку не видела выражения лица в темноте. Наконец Ахилл повернулся к Автомедону.

– Надеюсь, Патрокл поймет.

Мне подумалось тогда – и, как знать, возможно, Автомедону тоже, – что Патроклу изначально не понравилось бы подобное надругательство над телом Гектора. Лишь по милости богов Приаму не пришлось лицезреть утром кучу гниющей плоти, кишащей личинками. И тогда его горе и ужас вновь пробудили бы гнев Ахилла, и… И чем бы все это окончилось? Вполне возможно, Приам лежал бы мертвым в повозке, рядом со своим сыном.

– Пожалуй, нам не помешает выпить.

И мы проследовали за ним в его покои, где я принялась разливать крепкое вино по чашам. Ахилл, против обыкновения, осушил свою чашу в несколько глотков. Алким, молодой и прожорливый, то и дело поглядывал на куски жареной ягнятины, оставленные на тарелках.

– Ну же, угощайся, – сказал Ахилл, принимая из моих рук вторую чашу. И спросил меня: – А себе не нальешь?

Я наполнила себе чашу и села на край кровати. Время от времени, едва уловимый сквозь шум моря, доносился храп Приама. Я смотрела на огонь, и покой разливался в моей душе, но лицо по-прежнему было сковано. Когда они допили вино – и Алким в несколько минут поглотил немыслимое количество мяса, – Ахилл поднялся и пожелал им доброй ночи.

Я видела, что им не хотелось уходить. В их понимании они оставляли Ахилла наедине с троянцем. Да, он старик и, похоже, не вооружен, но все-таки троянец.

– У него не было даже ножа, – устало произнес Ахилл. – Пришлось дать ему свой.

– А девчонка? – спросил Автомедон.

– Останется.

В голосе Ахилла звучало скорее удивление, чем недовольство, но Автомедон счел за лучшее не напирать. Алким, однако, искоса поглядывал на меня, пока они не вышли. Я повернулась к Ахиллу и увидела улыбку на его лице.

– Они думают, что ты в сговоре с Приамом, – сказал он. – И собираешься убить меня во сне.