Безмолвная ярость

— Я не желаю, чтобы посторонние люди увидели эти фотографии, пришли и начали совать нос в нашу жизнь… Иногда хочется полистать семейный альбом с любительскими фотографиями, а не гребаную книгу произведений искусства. Ты понимаешь?

— Это папина работа, нельзя спрятать ее от мира.

— Мы хорошо справлялись с этим больше тридцати лет. Ты не мог подождать еще несколько десятилетий? Думаешь, Нина была вне себя от радости при мысли об этой выставке?

— Мама что-то тебе…

— Нет, но я полагаю, она предпочла бы сохранить воспоминания для себя. Тебе следует быть более осторожным с другими людьми, Тео. Мир не вращается вокруг твоей маленькой персоны.

Я чувствую, что Камиль нервничает. Вижу, как дрожат его руки. Он сжимает кулаки, чтобы я не заметил.

— Камиль, ты чист?

Он усмехается.

— Вопрос вопросов… Я был уверен, что ты непременно об этом спросишь.

— Я беспокоюсь о тебе.

— Беспокоишься… — повторяет он насмешливо.

— Я серьезно.

— Если действительно хочешь знать, я уже год как пью, и много, но все остальное бросил. Сам видишь — делаю успехи: из наркомана стал алкоголиком…

Узнаю Камиля. Иронию он пускает в ход, когда хочет разрядить неловкую ситуацию. Я делаю паузу.

— Меня не было рядом, и я об этом сожалею. Я должен был сделать больше, чтобы помочь тебе выбраться.

— Думаю, если я и научился в жизни чему-то, так это тому, что мы сами несем ответственность за происходящее с нами. Выбор есть всегда. Никто не заставлял меня жрать эту дрянь…

— Тебе следовало остаться со мной и Ниной. Мы могли бы помочь друг другу.

Он качает головой, как человек, давно утративший иллюзии.

— Нет, Тео. Мне не в чем винить Мод или дядю. Они хорошо меня воспитали. Сделали все, что могли, чтобы я выжил. Многие дети были куда несчастнее…

Камиль не смотрит на меня, не спуская глаз с линии горизонта, за которую цепляются несколько усталых облаков.

— Кажется, пора домой, — наконец говорит он. — Пляж меня угнетает. И зачем только я вернулся в Антиб, где чувствовал такую боль… Ты знаешь, каково это. Если мы не знаем, куда идти, всегда возвращаемся на место преступления.

Я смущенно улыбаюсь, не очень понимая, о чем он. Камиль встает и забирает сигареты, оставшиеся на камне. Я хотел бы удержать его, наверстать упущенное время, убедить себя, что еще не слишком поздно, но нас разделяет бездна.

— Последний вопрос, Камиль. Ты что-нибудь знаешь о Нине?

Он хмурится.

— Что-то, о чем она говорила с тобой и что я должен узнать после случившегося.

Он качает головой, но стоит против света, и лица его я не вижу.

— Нет. Что, по-твоему, она могла мне рассказать?

— Не знаю, потому и спрашиваю.

— Ты не можешь спасти мать, Тео.

— Я сделаю все, чтобы она не попала в тюрьму.

— Я не о том. Что бы с ней ни случилось и что бы ты ни обнаружил, ты ничего не поправишь в ее прошлом. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться жить с этим…

10

Я возвращаюсь домой и не вижу мотоцикла Камиля. Мод сидит в гостиной перед телевизором. На мгновение я пугаюсь, что она смотрит новости, но на канале идет какая-то дурацкая игра, на которую тетя не обращает никакого внимания.

— Ты не знаешь, где Камиль?

Она смотрит на меня пустым взглядом.

— Когда твой брат уходит, я никогда не знаю, куда он идет. Или когда вернется…

Я чувствую, что Мод не хочется разговаривать. Не задавая больше никаких вопросов, поднимаюсь наверх. Дверь в комнату Камиля приоткрыта. Я не могу устоять перед искушением толкнуть ее и войти. Кровать не заправлена, на столике лежит сборник произведений Рене Шара. Старое издание, наверняка из библиотеки нашего отца. Я листаю книгу. Несколько страниц загнуты, кое-какие стихи подчеркнуты карандашом: «Как жить без незнакомца перед собой» или «Подпиши то, что освещаешь, а не то, что затемняешь».

На полу стоит дорожная сумка. Понимаю, что поступаю плохо, но расстегиваю молнию и начинаю рыться в вещах, точно зная, что ищу, поскольку не верю, что Камиль и правда завязал, но он хитрый, опытный и спрятал заначку там, где посторонний не сумеет найти. Среди кучи разбросанной одежды меня ждет совершенно другое открытие: блокнот на спирали. Он на три четверти заполнен набросками углем и карандашными рисунками. Я не знаю, когда они были сделаны, но инстинкт подсказывает, что большинство недавние, иначе зачем Камилю таскать его с собой? Есть и конкретное подтверждение — даты в правом нижнем углу нескольких страниц.