Безмолвная ярость

Как только я начинаю терять всякую надежду, сквозь пальцы проскальзывает другая фотография. Снимок черно-белый, с неровными краями и довольно необычного, уменьшенного формата. Он сразу кажется мне лишним среди других фото, и я трачу несколько секунд, чтобы разгадать сцену.

На переднем плане две молодые девушки в одинаковых сероватых платьях, похожих на униформу, несмело улыбаются и смотрят прямо в камеру. Они примерно одного возраста — шестнадцати, семнадцати или восемнадцати лет. На заднем плане — часть массивного унылого вида здания со множеством окон, частично скрытого деревьями. Я ошеломлен, сердце колотится как сумасшедшее. Наклоняюсь над фотографией и всматриваюсь в лица. Из-за размера снимка черты трудно рассмотреть, но я почти уверен, что девушка справа — моя мать. Да, это она, но моложе, чем на самых старых ее портретах, которые есть у меня. Другая Нина, не та, к которой я привык.

Где и когда была сделана эта фотография? Я переворачиваю ее, но на обратной стороне нет никаких надписей. В школе? В школе-интернате? Это первая мысль, которая приходит мне в голову. Как она могла оказаться среди фотовоспоминаний об отпуске?

Я возвращаюсь в гостиную, и Мод сразу замечает мое смятение.

— Что-нибудь нашел?

Я сую ей под нос свою находку.

— Узнаешь эту фотографию?

Она поправляет очки и разглядывает снимок несколько долгих секунд.

— Нет, никогда ее не видела.

— Это моя мать, не так ли?

— Похоже на то.

— Сколько ей, по-твоему, лет?

— Может, семнадцать…

— Я тоже так подумал. А эта девушка рядом, что скажешь про нее?

— Она мне незнакома.

— Вглядись повнимательнее, пожалуйста.

Мод смотрит только на форму.

— Я уверена, что никогда ее раньше не видела.

— А здание у них за спиной?

— Тоже.

— Откуда взялась эта фотография, Мод?

— Честно говорю, не знаю. Я же объясняла, все это копилось годами. Я и забыла, что у меня так много фотографий…

Кажется, тетка врет мне. Но по какой причине, если она могла без труда изъять фотографию из коробки? Должно быть, я становлюсь параноиком. Что, если она права? Что, если иногда в жизни ничего нельзя понять? За исключением этого снимка, я не нашел ничего конкретного, а когда ничего не удается найти, человек склонен зацикливаться на незначительных вещах, видеть все через призму своих навязчивых идей, чтобы не утратить надежду.

— Возможно, я выдумываю, — говорю я через паузу. — Фотография, конечно же, не имеет никакого значения…

* * *

Все утро я безуспешно пытался связаться с мэтром Гезом. Он перезвонил часом позже. Я чувствую в его голосе усталость и некоторое раздражение.

— Извините, что не ответил сразу, но я был на тропе войны.

— Какие новости?

— Ваша мать до сих пор не произнесла ни единого слова, но ее состояние стабильно, опасности нет. Она прошла новую экспертизу, и врачи собираются оставить ее в больнице минимум еще на ночь, но завтра утром она предстанет перед судьей. Судя по материалам дела, можно с уверенностью сказать, что ей будет предъявлено обвинение в покушении на убийство.

Я замираю. Виню себя за то, что уехал из Авиньона, хотя вряд ли сумел бы сделать хоть что-то полезное.

— А Далленбах? В каком он состоянии?

— Без изменений. Раны тяжелые; даже если выживет, могут быть серьезные последствия.

— Вы что-нибудь накопали на него?

— Да.

— Подождите секундочку, я возьму на чем писать…

Я хватаю блокнот и ручку, которые валяются на столе в моей спальне.

— Диктуйте.

— Он родился в Женеве в тридцать втором году. Почти сорок лет женат на одной и той же женщине: Клэр Далленбах, урожденной Фурнье. Живут в Лозанне. Детей нет. Они были в отпуске в Авиньоне, заселились в отель за день до трагедии. Мадам Далленбах заявила полиции, что понятия не имеет, кто такая ваша мать. Очевидно, дело не только в потрясении, которое она пережила… Далленбах был врачом, он вышел на пенсию пять лет назад. Насколько нам известно, он практиковал в основном в районе Сите. А до того шесть лет проработал в каком-то заведении для молодых девушек.

— В каком именно?

— В воспитательном доме Святой Марии, в кантоне Во, на окраине Лозанны. Его больше нет.

Перед моими глазами старый снимок, сердце опять исполняет безумный степ. Мне следовало бы рассказать всё Гезу, но какая-то темная сила не позволяет. Я пока не готов доверить ему свое открытие. В голове полный хаос. Спрашиваю:

— Что-нибудь еще?

— У него нет судимостей, проблем с законом не имел. Далленбах — известный, уважаемый человек; с тех пор как вышел на пенсию, состоит в нескольких ассоциациях. Я надеялся, что смогу найти на него компромат, но… Если в его шкафу и есть какие-то скелеты, мы их пока не нашли.

Гез подробно рассказывает мне о предстоящей процедуре, но я спешу закончить разговор.