— Я подам на вас жалобу министру! — максимально повышая голос, кричит ЁнСо роющемуся в ящике стола, в поисках обезболивающего, ДонСу. Как вы смеете, заставлять пожилую женщину мотаться по ведомствам, когда решение вопроса находится в вашей компетенции! Я требую, немедленно предоставить мне, все документы на этого ребёнка! В том числе, от этой, как её, пограничной службы! Без них, я не могу оформить на неё опеку.
ДонСу, найдя искомое, нажимает кнопку селектора на столе, и произносит, в его микрофон:
— СиЧжин, принеси мне стакан воды и посмотри, кто занимается Канвондо. Пусть зайдёт, как можно быстрее, и захватит с собой сводный отчёт за последние тридцать дней, по новым беженцам, появившимся в этой провинции.
Как они меня заколебали! Я готов был подпереть дверь своей койкой, и открывать лишь медсестре, приносящей еду. Если бы мне позволили. Приходилось терпеть, эти бесконечные потоки желающих выяснить кто я, откуда и что тут забыл. Ну, и поглазеть на мои прекрасные, фиолетовые очи, слух о которых, похоже, разошёлся по всей больнице. Без особой надобности я старался не выползать из палаты, чтобы не слышать удивлённо-восхищённые перешёптывания за спиной. Мне они не доставляли никакого удовольствия.
— Смотри, вон эта агасси с синими глазами. Не иначе, как, она отмечена благосклонностью богини.
(
— Да, у неё глаза — взгляда не оторвать. Из-за этого, когда она проходит мимо, я боюсь смотреть в её сторону.
— Согласна, пробирает до мурашек. Мне кажется, она проклята. Богиня, одарив такими глазами, отобрала её голос. Не иначе, как, за грехи.
— Какие грехи, она совсем ещё дитя.
— Наверное, это были грехи прошлой жизни. Бедная девочка!
— Зачем же, тогда, Богиня дала ей синие глаза?
— Глупая, это, чтобы привлечь больше внимания. Компенсация за немоту.
— А-а-а, понятно!
Наслушавшись подобных историй, я, завёл привычку, мило улыбаясь, «зыркать» в сторону болтушек. Пускай наслаждаются моими очами, если хочется, но колется! Срабатывает безотказно. Сплетницы, тут же умолкают, осознав, что их «жертва» не глухая.
«Надо же, благосклонность богини… что за чушь? Большего бреда в жизни не слышал!»
В настоящий момент, ещё большим бредом выглядел «допрос с пристрастием», который мне учинил чин из пограничной службы. Хотелось встать, вытянуться по стойке смирно, и на все его вопросы отвечать по-уставному: «есть; так точно; никак нет», а не распинаться перед ним по каждой мелочи. Чтобы, как-то отыграться за унижение, стараюсь текст ответов набирать максимально медленно, доводя этим, мужика, до белого каления. Стандартные вопросы, как меня зовут, сколько мне лет, откуда я родом — мы проходим быстро. Мой единственный, универсальный ответ — «не помню», кроме имени, которое, уверенно называю служивому. А вот дальше, пошли вопросы, ответы на которые, простым «не помню», уже не канали. На любую попытку отбрехаться, чин, просил постараться вспомнить подробности. Заканчивается всё тем, что, от дико разболевшейся головы, на глазах у изумлённого мужика, расстаюсь с недавним завтраком. Прямо на одеяло. Утерев рот рукавом больничной рубашки, смотрю на служивого максимально жалобным взглядом. А про себя думаю: «Так тебе и надо! Будешь знать, как над больной девочкой измываться!»
Когда, прибежавшая на зов вояки медсестра, управляется с постельным бельём, и, с укоризной глянув на посетителя: «до чего девочку довёл!», выходит из палаты, решаю что пора заканчивать этот цирк.
[Простите, я, действительно ничего не помню. Врач сказал, что моя рана от крупнокалиберной пули. Могу предположить, что в меня стреляли. От персонала я наслушалась историй о зверствах северян. Видимо, это их рук дело. Кто бы ещё мог расстреливать из пулемёта беззащитного человека?]
— Верно подмечено, — щурясь, подтверждает сказанное пограничник. — Ты сказала, что тебя зовут ЛиРа. Откуда ты знаешь своё имя?
[Я не помню своего настоящего имени. Это новое, которое я придумала совсем недавно. Мне не нравится ходить неназванной. Офицер, я очень плохо себя чувствую. Если вы подозреваете меня в чём-то, скажите сейчас. Прошу, не мучайте меня! В противном случае, я бы хотела отдохнуть]