В зеркале лифта отражалась разбитая Вероника с опухшими глазами, опущенными плечами и сухими волосами, словно болото новостей высосало всю мою жизненную энергию. Удивительно, как жизнь всегда может стать хуже. После того как все перевернулось с ног на голову, неужели этот обезумевший Казанова действительно думает, что имеет право угрожать мне? В глубине души этот ублюдок понятия не имеет, во что ввязывается, но я-то знала: мир наркоторговли и коррумпированности органов правопорядка – гидра с многими щупальцами, и сам он вполне может пострадать, если сунется в это осиное гнездо и заявит, что мой отец жив. В любом случае это не моя проблема – Грегорио самостоятельно вычислит вес моего ящика Пандоры. Я сунула ключ в замок, глядя на закрытую входную дверь. Я чувствовала себя опустошенной, на грудь словно положили наковальню. Я понятия не имела, как вернуться к своей «идеальной маленькой жизни». Глубоко вздохнув, я открыла дверь и закрыла глаза. Не услышав никакой реакции, поняла, что комната пуста, и вошла внутрь, испытывая странное облегчение. Швырнула свою тысячекилограммовую сумку на первое попавшееся место и по привычке посмотрела мобильник: никаких новых звонков ни от Карваны, ни от Нельсона, ни от Паулу.
С трудом передвигая словно налитые свинцом ноги по коридору, я прошла к детской. Дети спали в полумраке крепким сном, невинные, еще не погрузившиеся в человеческое дерьмо взрослых. Плавки, шапочка и халат Рафы уже были сложены на стуле и готовы к следующему важному дню. В его возрасте цели действительно краткосрочны, но мы их не ценим. Я подошла, чтобы поцеловать детей в лоб, но застыла в нескольких сантиметрах. Я не отношусь к типичным мамочкам, не обожествляю своих детей и не умираю от нужды в них. По какой-то причине я не чувствовала себя вправе целовать их той ночью. Словно вместе с браком умерло и материнство.
Растянувшись на нашей кровати, Паулу щелкал по каналам кабельного телевидения, до пояса укрывшись простыней. При виде меня он вскочил, распахнув нежные объятья:
– Чу, я соскучился! Я ждал тебя, чтобы мы добили это вино!
Что касается убийства, я подумывала вовсе не о вине. Устало улыбнувшись, я отстранилась от его жаждущих поцелуя губ:
– Не сегодня, я измотана.
Я едва могла смотреть на его лицо. Ускользнув в ванную, заперла дверь и разделась. Неутомимый Паулу дважды легонько постучал и чувственно проговорил:
– Впусти меня.
Я даже не стала отвечать. Стерла жалкие остатки макияжа, все еще покрывавшие мое лицо, и включила кипяток. Нырнула под душ с головой, молясь, чтобы моя душа тоже очистилась. Даже хорошо, что кожа горит, причиняя некоторую физическую боль вдобавок к душевной. Пар создавал дымку, мешавшую мне смотреть в зеркало, и потому настойчивый голос Паулу за дверью казался далеким и призрачным.
– Ты в порядке, Веро? – спросил он, когда я через несколько минут вышла из ванной, закутанная в полотенце. – Ты выглядишь странно… Случилось что-то из ряда вон?
– Ничего, дорогой. Все в порядке.
Сейчас не время противостоять ему, даже если б мне этого хотелось. Сочетание разочарования и гнева порой плохо сказывается на принятии решений. Паулу знал меня достаточно хорошо, чтобы не купиться на такую элементарную ложь:
– Давай поговорим, Веро.
– Я просто устала, Паулу, – сказала я. У меня больше не получалось называть его Тигрой. – Столько всего творится. Бумажки, пропавшие без вести, завтра и в воскресенье встречаемся с командой в полицейском участке. Все как обычно, ничего личного.
– Ты будешь работать в выходные? А как же чемпионат Рафы?
– Ни за что не пропущу отборочные туры сына, не волнуйся. Но потом мне придется бежать в участок. Вот такие выходные, да?
Краем глаза я наблюдала за его реакцией: он выдавил улыбку, пожав плечами и слегка склонив голову влево.
– У меня в воскресенье тоже скучная встреча, – сказал этот ублюдок. – И, может быть, мне придется провести следующую неделю в Рио, чтобы закончить дело с клиентом. По крайней мере, не только у тебя работа непредсказуема, Веро.
Ну конечно, на следующей неделе он собирается ударно «потрудиться» с Карлой. Когда я возвращалась в ванную, уже в ночной рубашке, передо мной мельком проскользнула сцена, в которой я в безумии бегу в детскую комнату, выхватываю из футляра тупые ножницы, которые дети используют для школьных заданий, и отрезаю член Паулу. Отвратительный фетиш: видеть, как он кричит от боли и истекает кровью на льняной простыне, которую донья Бела купила на нашу последнюю годовщину свадьбы. Должно быть, я улыбнулась этой идее, потому что Паулу спросил меня:
– Над чем смеешься, Веро?
– Над своими фантазиями, – в ванной я открыла дверцу аптечки и капнула «Ривотрил» прямо на язык.