Безмолвные узницы

Она скручивается, сгибаясь пополам, пытаясь собраться с силами, чтобы вырваться из когтей чудовища, но через несколько секунд ее протаскивают по покрытому выбоинами полу и швыряют обратно в кресло, как старую тряпичную куклу. Так она себя и чувствует: старой и потрепанной. Кости пылают, голова кружится, а она даже не реагирует. Пока ее избивают, Жанета просто пытается понять, что пошло не так. Вывод раздражает своей абсолютной очевидностью: Брандао готовит кофе только для своей бабушки. Жанета предполагала, что он пил кофе со старухой, но она ошиблась. Индианка, должно быть, умерла, но он-то здесь, более чем живой и разъяренный.

В ошеломлении от ужаса, Жанета позволяет мужу приковать ее запястья и лодыжки к подлокотникам и ножкам кресла. Когда Брандао прикасается к ней, она чувствует его кожу – холодную, ледяную, как металл, удерживающий ее на месте. Он уходит, сбрасывая весь свой безумный гнев на тело Сисеры. Вновь втыкает крюки в спину бедняжки и дергает за цепи, поднимая ее в воздух с жестокостью человека, держащего в руках ошметок мяса. Набирая обороты, он стремительно раскручивает Сисеру на потолочной балке, отправляя ее в смертельный полет по кругу. Бедная девушка воет, из каждой поры ее тела извергается кровь. Жанета отказывается смотреть это шоу пыток. Зажмуривается. Коробка была лучше – ее воображение никогда не достигало того, что Брандао делал с этими девушками. Сисера кричит, срывая голос, но Жанета слышит еще и отрывки из «Колыбельной для Элен», напеваемые Брандао, когда он успокаивается. Она осознает точный момент, когда девушка умирает: жестокая тишина пожирает все пространство, контрастируя с криками ужаса секундами раньше. Это больно, но Жанета не успевает погоревать, потому что Брандао отшвыривает цепи и идет к столу, где берет черный маркер. Глаза у него налиты кровью, но он ничего не говорит, оставляя темное пятно на подбородке Жанеты. Поняв значение этой отметки, она в ужасе мочится в собственные штаны.

Горячая жидкость стекает по ее дрожащим ногам в тот самый момент, когда Брандао небрежно водружает коробку на голову Жанеты. Оказавшись в темноте, она читает молитвы «Отче наш» и «Возрадуйся, Богородица». Она чувствует, как сквозь коробку просачивается вязкая жидкость, пропитывая волосы, растекаясь по всему телу до босых ног. Запах керосина ни с чем не спутаешь. Она молит Бога, чтобы все закончилось поскорее, и хочет погладить свой живот – благословен плод чрева твоего, – но ей мешают наручники. Она даже не может попрощаться с сыном.

Все происходит очень быстро: она слышит щелчки кремня, искру зажигалки, и в следующее мгновение пламя уже охватывает ее одежду и опаляет кожу. Слезы высыхают так быстро, что не успевают намочить лицо. Она начинает задыхаться от дыма и, уже почти теряя сознание, чувствует запах горелого мяса. Перед смертью с горящей коробкой на голове у Жанеты возникает последняя мысль: она попала в ад.

28

Мне не пришлось долго раздумывать, чтобы назвать этот день «черным четвергом». По меньшей мере странно было возвращаться в «дом, милый дом» после всего случившегося и осознавать, что мне еще предстоят заботы обычной матери/жены, начиная с беспорядка в гостиной, с игрушками Лилы, разбросанными по полу. Кстати говоря: дети. Зашибись!

Рафа и Лила были у доньи Белы, моей свекрови, понятия не имею, как долго, и поскольку пребывание Паулу в Рио все длилось, я обещала забрать их, но обещание в конечном итоге затерялось среди огромного количества обязательств. Я уселась на диван перед выключенным телевизором и, пока снимала туфли и разминала ноги, набрала донью Белу по громкой связи. Она ответила так быстро, что я даже заикаться начала:

– Э… Донья Бела, извините, Паулу прислал мне сообщение, а я забыла вам сказать. Он вернется только завтра, а я еще на работе…

– Ты думаешь, у меня нет никакой личной жизни? – отрезала она. – Что я у тебя на посылках? Профессиональная бабушка?

– Донья Бела, пожалуйста, не нервничайте.

– У меня тоже есть свои дела, свои встречи, Вероника. Я стара, но еще не мертва.

– Завтра утром ваш сын приедет, и все будет нормально.

– Нормально? – фыркнула старуха, выплескивая свою обычную неприязнь. – Ты ужасная мать, вот и все. И, к твоему сожалению, моя работа заключается не в том, чтобы заботиться о твоих детях! В субботу у нас состоится серьезный разговор.

– В субботу? – непонимающе переспросила я.

– Суббота, утро – чемпионат у Рафы. Ты забыла, да?

– Конечно же нет, – солгала я, тяжело сглотнув. Я действительно схожу с ума. Эти квалификационные заплывы – для моего сына самое важное событие в мире. – Я должна повесить трубку, донья Бела. Спасибо, что выручаете.

– Это вопрос уважения, – буркнула она, не желая заканчивать разговор. – Вы оба не уважаете меня, вы обращаетесь со мной так, словно я обязана…