Кроме простыни на тебе ничего. Даже белья нет, как я позже узнал. Вообще ничего нет. Ты забрался в мою кровать, не одевшись, и я проверил температуру. Я гладил тебя по волосам. И должен признать, на какую-то секунду такая мысль у меня проскользнула. Я подумал, как это все было бы, - наверное, как с подъемным краном. Костлявые локти и коленки, зубы и невозможность происходящего. Соль на губах и нетерпение, и все твое тело, требующее моих прикосновений. Все было бы странно, нелепо. Все было бы неуклюже и, наверное, неловко. В этом плане ты был бы сущим недоразумением, не так ли. Да, я подумал об этом, не буду отпираться. Но на это было наложено табу. Ты был «запретной зоной», и если бы я решился, стал бы нарушителем границ.
- Я – не чья-то собственность, Джон.
- Да, разумеется.
- И не подъемный кран, - ты теплый, я это чувствую.
- Конечно, нет.
Это похоже на приглашение. Раньше такого в моем воображении не случалось. Меня к этому влечет. Потому ли, что это запретно? Или потому, что ты ушел, и вся моя жизнь перевернулась с ног на голову? Я пытаюсь хоть так выхватить тебя оттуда? Или все дело в том, что я всегда этого желал? Не знаю. Провожу пальцами вдоль твоего позвоночника, ты придвигаешься ближе. В то утро в моей кровати ты тоже так сделал – придвинулся ближе. В поисках тепла. Так рептилия переползает на нагретое солнцем место. Я тогда не придал этому значения. Но, может, это было приглашением?
Я для тебя был солнечным теплом? И все толковал не так? Что, по-твоему, я должен был предпринять? Заполучить тебя я не могу. А даже если бы и мог, не знаю, как бы поступил. Это – не часть моей жизни. Это бессмысленно.
Из лучшего друга ты превратился в самое сильное мое искушение. Как и когда это случилось? Может, это нормально для того, кто переживает потерю? Или это кризис самоидентификации? Или ты стал моим единственным исключением из правил? Твои разум и душа заворожили меня столь сильно, ты сам заворожил меня столь сильно, что меня стало тянуть к тебе во всех смыслах. Отрицать это сейчас невозможно. Доказательства налицо.
Выключаю телевизор. Все равно я его не смотрел.
На самом деле я не стягивал с тебя простыню. Я это просто вообразил. Фантазии и реальные воспоминания нужно разграничивать.
- Я тебе чаю заварю, - так я сказал тогда. И так я буду говорить в дальнейшем. Я тогда вылез из кровати, оставив тебя одного. И это же делаю сейчас. Пол под ногами холодный. А ты такой теплый. Еще ничто в жизни не давалось мне с таким трудом.
- Несправедливо, - ты сказал это тогда и повторяешь сейчас.
Да. Несправедливо. Ни капли.
========== Глава 14: О славном ==========
- С меня билеты, - говорит она.
Очень мило с ее стороны, но я только что получил гонорар и настроен его тратить. Кроме того, пригласил ее на свидание я. Она знает меня всего ничего. Я просто случайный прохожий, просто помог ей поднять упавшую одежду, которую она забрала из химчистки. Попавшийся на пути добрый Самаритянин. Случайный знакомый, которому надо на что-то отвлечься, - вот кто я. Но она приняла приглашение. Если постараться, то я вполне могу быть обаятельным. Вполне.
Я не ходил на свидания уже целую вечность. Без преувеличений. Даже, когда ты был еще жив, все мои подружки не выдерживали этого соревнования: они - против жизни с тобой. Все кончалось одинаково: на меня вопили, а потом указывали на дверь. Так что я просто сдался. Жить с тобой, в любом случае, оказалось интереснее любых отношений. Теперь я понимаю, что это был первый звоночек. Я предпочел тебя, и это должно было меня насторожить.
- А ваш храпит? – ты этого не слышал, ты уже начал охоту за хаундом. Ты не храпишь, но я этого не озвучил. Сам факт того, что я об этом знаю, уже делает мне мало чести. Я слишком хорошо тебя изучил, уделяю тебе чересчур много времени, мы с тобой слишком сблизились. Настолько, что я, сам того не заметив, похоже, самую малость в тебя влюбился. Сам не понимаю, как это вышло. Я просто не позаботился о том, чтобы выстроить против этого защиту, и оно проникло в сердце.
Она ни разу не читала мой блог. Не открывала «Стрэнд». Ничего не слышала о тебе – новости и газеты ей неинтересны. Странное, должно быть, существование. И чем-то это меня привлекает. Никаких предубеждений, никаких щекотливых вопросов. Она не будет спрашивать, как я справляюсь, не упомянет о том, как пресса истрепала тему твоего самоубийства. У нее даже телевизора нет. Я сказал, что я писатель, ведь так и есть. Я больше не твой коллега, мертвецам они ни к чему. Как и друзья. Или кем мы там друг другу приходились. Я писатель, и это внушает ей уважение. Книги она читает и любит.
- В следующий раз - твоя очередь, - говорю я и улыбаюсь. – Я пригласил, с меня и билеты. Пожалуйста.