Безмужняя

— Он — «иш гас», что значит — наглец. Ему даже было не совестно заявить мне в присутствии моей жены, будто я дал вам разрешение выйти замуж, потому что между нами что-то было, — опасливо оглядывается раввин, боясь, как бы его не увидели с агуной. Но улица пустынна, а редкие прохожие — сплошь нееврейские жители округи.

— Ребе, сжальтесь надо мной, над вашей женой и детьми, выполните требование раввинов! — едва сдерживает себя Мэрл, чтобы не упасть на землю и не обнять колени реб Довида. — Я разошлась с мужем, и ни за кого другого не выйду. Я была агуной и останусь агуной.

— Я разрешил вам замужество не в виде одолжения, а потому, что таков Закон Торы! — губы и подбородок реб Довида дрожат от сильного волнения. — И если вы даже разведетесь с вашим мужем, — а это жаль, очень жаль, потому что он порядочный человек, хоть и несколько слабый — если вы разведетесь с ним и захотите выйти за того, который угрожает мне, я все равно не раскаюсь в своем решении. А моего ребенка примирение с раввинами уже не спасет. Моего мальчика забрали в больницу на Погулянке. Я сейчас оттуда, мой ребенок умирает.

Он долго глядит на белошвейку, стоящую в оцепенении, не в силах произнести ни слова. Его омраченное лицо светлеет, у губ появляется мучительная стыдливая улыбка.

— Я считал вас благочестивой, даже праведницей. И я представить себе не мог, что вы захотели разойтись с вашим достойным мужем ради того, чтобы выйти замуж за того человека. Но он говорил и от вашего имени. «Я и агуна не нуждаемся в разрешении раввинов, — сказал он. — Нам нужно как раз противоположное, нам нужно, чтобы вы взяли обратно свое разрешение, и тогда Калман Мейтес от нее отвяжется». И я стал размышлять: быть может, это правда; может быть, вы делаете это от возмущения и от обиды на мужа, который испугался скандала? Жена моя тоже стала убеждать меня, что этот человек говорил правду, что это вы его послали. Вы не должны на нее обижаться: она, бедняжка, больна и очень несчастна. Теперь я вижу, что подозрения мои были напрасны, и я прошу у вас прощения.

Реб Довид снова долго глядит на нее и вдруг спохватывается:

— Вы без пальто, еще простудитесь, заболеете, — протягивает он руку, как бы намереваясь обнять ее за плечи, но тут же отдергивает назад. — Идите домой и не бойтесь того человека, который угрожал мне. Есть Бог на свете! Я очень рад, что вы человека этого не посылали.

Засунув руки в карманы пальто, он придвигается к ней еще ближе, и она чувствует его дыхание, словно он хочет ее согреть.

— Я вижу, как вы убиваетесь из-за меня, но в моих несчастьях вы не виноваты. Я же виноват перед вами. Я должен был предупредить вас, что у меня есть враги и они не будут молчать. Всевышний тому свидетель, я желал добра и решал согласно Закону. Мой ребенок еще может быть спасен, и вам тоже придет спасение. Помощь Всевышнего приходит в мгновение ока!

Реб Довид уходит, а Мэрл глядит ему вслед, пока его маленькая сгорбленная фигурка в поношенном раввинском одеянии не скрывается в воротах. Мэрл идет обратно в дом, сощурив глаза и стиснув зубы. Мойшка-Цирюльник угрожал раввину и сказал ему в присутствии раввинши, что она была его любовницей, любовницей раввина. А ее сестры ждут, что она согласится выйти за него замуж.

— Сумасшедшая, куда ты выбежала раздетая? — всплеснула руками Голда, когда Мэрл вернулась.

— Я была у соседки, — ответила та безжизненным тоном. — Я решила, что, может быть, выйду за Морица. Но прежде я должна с ним поговорить. Передай ему, что я прошу его зайти ко мне.

— Дикой козой была ты, дикой козой и осталась, — мягко, как к избалованному ребенку, обращается к Мэрл Голда. — Когда мы, твои сестры, говорим тебе о твоем же благе, ты нам не веришь и бежишь советоваться с соседкой. Соседка подтверждает, что дело стоящее, а ты доверяешь ей больше, чем собственным сестрам!

По дороге домой Гута все удивлялась, как быстро эта упрямица Мэрл ни с того ни с сего согласилась выйти за Морица. А Голда торжествовала: мол, кто красив, а она умна. Мориц знает, что говорит. Старая любовь не ржавеет.

В ожидании

Отдаться Морицу? Но это раввина не спасет. Подонок увидит, что она заинтересована в судьбе полоцкого даяна, и станет устраивать ему еще большие скандалы! Зачем же она просила его зайти, этого мерзавца? — спрашивала себя Мэрл и все же надеялась, что ей удастся добром добиться чего-нибудь от Мойшки-Цирюльника. Но минутой позже понимала, что ей остается лишь один выход, и если она решится, то хоть немного отплатит Морицу за свои страдания. Может быть, это спасет и раввина. Люди увидят, до чего ее довели, и сжалятся над ней и над полоцким даяном, как сжалились над раввином из двора Шлоймы Киссина из-за его безумной дочери. Но на крайний шаг она еще не готова, чувствует, что не готова.

Мэрл совсем перестала работать, не думала ни о клиентах, ни о сестре Гуте и племянницах, которым собиралась шить теплое белье, ни о матери в богадельне. Металась по комнате, хваталась за виски, трепетала и ждала.