Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Выйдя из храма, мы прищурились, ослепленные сияющим солнечным светом. Мы по-прежнему живы; и осознание этого потрясало гораздо больше, чем противоречащая скорби яркость бытия. В церковном полумраке царила холодная скованность. Но снаружи тем временем жизнь била ключом. На нас набросились насекомые, дабы напиться нашей крови. Цветочные головки поникли от солнечного зноя; вчера вечером садовник забыл полить их. Обычная суета казалась святотатством. Но ее водоворот властно втягивал нас обратно.

Покинув церковь, люди разделились на небольшие группы и завели разговоры, стараясь выбирать фривольные темы. После похорон веселье необходимо, более того, я не сомневался, что большинство при первом же удобном случае поспешит исполнить супружеские обязанности. Некоторая разнузданность воспринималась почти как долг — или мятеж против смерти.

«Ты видишь: мы полны жизненных сил. И пока мы бодры и веселы, ты не сможешь забрать нас. Мы утверждаем наши права на жизнь. И ты, смерть, здесь не властна».

В большом зале Виндзорского дворца нас ожидал накрытый стол. Я заказал поварам ритуальные мясные пирожки, а из Кента доставили лучший эль. Традиционные поминальные булочки приготовил домашний пекарь Брэндона из поместья Уэстхорп. Он изрядно постарался, украсив каждый хлебец миниатюрным герцогским гербом.

— В честь моего господина, — сказал он, внеся в зал блюдо.

Должно быть, на их изготовление он потратил не один день.

— Честь ему воздают такие слуги, как вы, — заверил я его.

Поминальные булочки аккуратно лежали на великолепных золотых блюдах. Какое отношение к смерти имеет изысканный пир? Но живых положено кормить, даже если они того не заслужили.

Зал постепенно заполнялся, облаченные в траур особы спешили укрыться от палящего полдневного солнца. Постепенно выделились две фракции Тайного совета, собравшиеся вокруг центральных фигур — Эдварда Сеймура, графа Хартфорда, и Генри Говарда, графа Суррея, — вокруг этих центров притяжения, словно водовороты, медленно кружили черные плащи.

Возле Сеймура деловито топтались секретари Уильям Питри и Уильям Педжет; к ним с важным видом присоединился, разумеется, и Том Сеймур, не хватало только Джона Дадли, оставленного в Булони за командира.

Вокруг ступицы другого колеса, Генри Говарда, кружили и вращались, будто спицы, консерваторы епископ Гардинер, герцог Норфолк и Томас Райотесли.

Когда же возникли эти фракции? Во времена Уолси не могло быть и речи о каких-либо группировках. Возможно, разделения потребовал новый миропорядок, появившийся вместе с просвещенным новым поколением.

Определенно, партии зародились при Кромвеле. Одни его обожали, а другие проклинали. И теперь все они огрызались и рычали друг на друга, как бешеные собаки. Какие цели преследовали эти группы? Соблазнить суверена выгодами того или иного способа правления? Но несомненно, они понимали, что… соблазнить их суверена невозможно.

Тогда, должно быть, они рассчитывали прибрать к рукам кого-то другого.

Эдуарда.

Предвидя мою смерть, они предвкушают, какую власть обретут над ним.

Да, в сущности, сейчас они почтили присутствием репетицию моих похорон; соберутся они и на моих поминках, съедят мясные пироги и выложат свои планы. Вот как все будет. Но мое преимущество заключалось в понимании их замыслов, и противникам будет сложно добиться своего.

Будь они прокляты! Я постараюсь прожить как можно дольше, дабы сорвать их планы!

По правде говоря, я не представлял, кто мог бы стать моим достойным наследником. Необходимо гармоничное сочетание старого и нового, именно к такому равновесию я стремился всю жизнь. Следовательно… в протекторатный совет для Эдуарда надо назначить представителей обеих фракций. Они сведут к нулю вредоносные идеи друг друга. Но как же все это обременительно!..

Я пригляделся к оставшимся сподвижникам. Они выглядели такими мелкими. «А кроткие наследуют землю…»[55] Но каково толкование, точное толкование кротости? Конечно же, она не равносильна бесцветности, близорукости и робости. Но именно такие люди нынче боролись за власть в Англии.

Довольно улыбаясь, я прогуливался среди гостей. Полнота моя стала настолько ощутимой, что ноги уже с трудом носили меня, и вследствие своей объемности я мог разговаривать одновременно только с одним собеседником, стоявшим непосредственно передо мной. Я поговорил с вдовой Брэндона Кэтрин. Лицо ее было заплакано, но она уже примирилась с «волей Всемогущего». Побеседовал с моими племянницами, Фрэнсис и Элеонорой: приятными, здоровыми и разумными молодыми дамами. Они успели обзавестись мужьями и детьми… в отличие от моих бездетных и незаконнорожденных дочерей…

Солнечные лучи струились сквозь высокие окна большого зала. Удобно устроившись в кресле, я обвел глазами великолепное убранство сего скорбного приюта. Страдая душой и телом, я ощущал себя мертвецом. Осталось недолго, и остаток земного пути мне придется пройти в одиночестве.