Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает

Среди первых детей были очень тяжелые случаи. Все трагедии, известные мне из классической литературы, меркли по сравнению с реальностью. Мы брали детей от 4–5 и до 15 лет. Кроме особых случаев, мы не брали старше 15 лет из-за проблем с их абсорбцией и акклиматизацией в новой стране. Первая группа детей прибыла вместе с группой НААЛЕ, чтобы не привлекать излишнего внимания. Глава правительства Ицхак Рабин и министр образования Амнон Рубинштейн приехали в аэропорт, чтобы встретить молодежь из НААЛЕ. Я еще раньше докладывал Рабину о программе. Когда он стоял на трибуне, я сказал ему: «Посмотрите туда. Вы видите эту группу малышей? Это дети-сироты». Взволнованный премьер-министр порывался подойти к ним. Но я остановил его: «Не нужно этого делать. Журналисты заметят, куда вы пошли, и начнут фотографировать, выяснять, к кому вы подошли, и назавтра сообщения об этом появятся в печати. Я обещаю вам, что, когда вы захотите, я устрою вам встречу с этими детьми. А теперь наберитесь терпения и смотрите на них издалека». Он послушался меня, и я никогда не забуду, как он вглядывался в лица этих малышей. Время от времени он расспрашивал меня об этой программе, и я, докладывая ему о том, как идут дела, видел, как его взгляд теплеет.

Случаи были тяжелые, иногда просто жуткие. Детей из детских домов мы сначала привозили в интернат в Бейт-Шемеше. Там их окружали максимальным теплом и заботой. Первое потрясение у детей было от обилия вкусной еды, когда они первый раз заходили в столовую. Они не понимали, как это они могут есть, сколько хотят, и спрашивали, можно ли еще. Им давали, а они просили еще. Они просто не могли прекратить есть. Но самым страшным было то, что нам рассказали воспитатели. Когда они подходили к детям, то большинство из них пригибались и поднимали руку над головой, как бы предохраняясь от удара. Только через год дети понемногу начали отходить в результате интенсивного и индивидуального психологического подхода. Дети страдали самыми разными нервными и психическими расстройствами, но в большинстве случаев не врожденными, а бывшими результатами пережитого за их маленькую жизнь.

Никогда не забуду историю пятилетнего мальчика, которого подобрали на железнодорожной станции на Северном Кавказе. Трое суток он сидел на скамейке возле трупа своей умершей матери. Он не ел, не пил и даже не мог больше плакать. Он просто молча сидел возле остывшего трупа. А люди проходили и не понимали, в чем дело. Только через несколько дней его подобрали. Мы нашли его в одном из детских домов и привезли в Израиль. Однажды мы нашли троих детей, братьев и сестру, и мы, конечно, не хотели их разлучать. Мы нашли семью в Израиле, которая хотела усыновить ребенка, это была семья Битон из Кирьят-Шмона. Когда мы привезли их в уральский город, в котором жили эти сироты, супруги Битон сказали: «Мы берем всех троих». А ведь у этих чудесных людей были и свои дети. Мы оформили все документы, и малыши приехали в Израиль. Семья Битон просто спасла этих детей, несмотря на огромное количество разнообразных проблем: педагогических, медицинских и организационных. Но сегодня, по прошествии многих лет, никто не отличит их от обычных израильских детей.

Когда в Израиль приехали воспитатели и работники из детских домов и опекунских учреждений, чтобы в соответствии с подписанными соглашениями проверить состояние детей, они сказали нам: «Вы просто спасли этих детей». Мы же продолжали прочесывать всю постсоветскую территорию в поисках других еврейских сирот. Все время мы привозили в Израиль новые и новые группы.