Безнравственная революция и революционная нравственность

А что Нечаев? Он и тут сумел уйти сухим из воды. Ускользнув от преследования, он бежал в начале 1870 г. за границу, вновь появился в Швейцарии и там первое время довольно успешно продолжал дурачить Бакунина и Огарева (Герцен к тому времени умер) и даже добился передачи ему второй половины «бахметьевского фонда». Тогда же он выпустил несколько номеров двух изданий: «Колокол» (не путать с лондонским изданием Герцена под тем же названием!) и «Община» (не путать с более поздним изданием русских анархистов в Швейцарии под тем же названием!). Чтобы еще больше скомпрометировать Бакунина и поставить его в зависимость от себя, Нечаев предпринял следующий шаг. В это время Бакунин, находившийся в тяжелейшей ситуации хронического безденежья (с женой и детьми) взялся за предложенный ему перевод на русский язык «Капитала» Маркса, получил аванс, дал расписку и – увяз в великом «кирпиче» основоположника «научного социализма». Китайская грамота марксовых хитросплетений была тяжела даже для Бакунина, закаленного в юные годы штудированием гегелевской, философии. Не поставив Бакунина в известность, Нечаев написал заказчику этого перевода угрожающее письмо с требованием освободить Бакунина от взятых им на себя обязательств и вернуть расписку. В противном случае он угрожал ему «народной расправой» и «методами, не столь деликатными». Перепуганный заказчик выполнил эти условия, а вся эта история, разумеется, дошла до Маркса и стала одним из главных козырей, использованных им против Бакунина.

Однако сотрудничество Нечаева и Бакунина на этот раз было недолгим. Отношение Нечаева к Бакунину существенно изменилось: если за год до того он разыгрывал из себя его послушного ученика и единомышленника, всецело разделявшего анархистскую программу, то теперь он относился к Бакунину откровенно пренебрежительно: совершал кражи и подлоги документов и писем, постоянно лгал и путался в собственной лжи, не скрывал своих симпатий к якобинским, диктаторским и коммунистическим идеям, мало что общего имеющим с бакунизмом. Такая явная «перемена» в Нечаеве неприятно поразила Бакунина. А тут в Швейцарию приехал русский революционер Герман Лопатин, хорошо осведомленный о всех мистификациях Нечаева, и публично разоблачил его; он рассказал и о том, что побег Нечаева из крепости – выдумка, и о деле Иванова, и о прочих «некрасивых» действиях вождя «Народной Расправы» в России.

После этого в июне 1870 г. Бакунин написал Нечаеву огромное письмо, в котором заявил о разрыве с ним. Это письмо не только показывает, в какой мере Бакунин действительно несет ответственность за действия своего «молодого друга», а в чем их позиции отличались, но и остро ставит актуальные и по сей день вопросы морали революционеров и принципов, на которых должна строиться революционная организация.

С одной стороны, невозможно отрицать многочисленные моменты близости бакунинских и нечаевских позиций. Долгое время Бакунин склонен был закрывать глаза на аморализм, проповедуемый и практикуемый Нечаевым. Да и в этом письме, категорически отрицая «макиавеллизм» и «иезуитскую систему» Нечаева, Бакунин не вполне свободен от нечаевщины в вопросах «партийного строительства». Революционную организацию он представляет себе как штаб будущей революции, как тайную и невидимую диктатуру, которая после революции не даст установиться новому деспотизму. Эта противоречивая мысль Бакунина о том, что посредством диктатуры тайной, неофициальной, не стремящейся к благам и привилегиям для своих членов, можно предотвратить диктатуру явную – безусловно несет на себе следы длительного пребывания Бакунина (с 1845 г.) во франкмасонских ложах и его увлечения карбонариями. На мой взгляд, этот кардинальнейший вопрос –вопрос о принципах построения и целях деятельности революционной организации Бакунин так и не сумел удовлетворительно решить.