Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты

Портрет Берругете показывает также, что кондотьеры хотели, чтобы их военные достижения считались не только героическими, но и заслуживающими уважения и даже восхищения. Конечно, эта задача была нелегкой. По мнению Церкви, война была оправдана лишь тогда, когда она была связана с добродетельным героизмом или святой целью. Бойня, которую устраивали солдаты удачи, со всех точек зрения была аморальной, а сами они были всего лишь наемными убийцами. Теологи с самых первых дней существования Церкви единодушно осуждали изнасилования, грабежи, пытки и убийства, считая их самыми страшными грехами.

Поскольку наемники не имели ни малейшего желания маскировать свою жестокость, осуждение Церкви представляло собой основную имиджевую проблему.

Помимо значительных сумм, которые привычно жертвовались церквам и религиозным институтам, кондотьеры использовали для придания своим неприглядным действиям ауры уважения и героизма военных святых. И недостатках в святых солдатах не было. Церковь издавна почитала святого Георгия, святого Мартина и святого Евстафия, а также архангела-воина Михаила. Поддерживая культ военных героев, кондотьеры могли успешно ассоциировать себя с христианской добродетелью. Человек, имеющий тесные связи с такими святыми, просто не может быть грешным.

Самым прямолинейным способом было включение портрета в картину на религиозный сюжет. Как и современные им торговые банкиры, кондотьеры с удовольствием изображали себя в виде свидетелей или участников сцен из религиозной истории. Хорошим примером этого может служить картина Пьеро делла Франческа «Алтарь Монтефельтро» (галерея Брера, Милан), которую Федерико да Монтефельтро заказал в 1472–1474 гг. [ил. 28] Центральное место занимают Дева Мария и младенец Христос. Их окружают многочисленные святые, хотя ни один из них ничем не напоминает военного. А на переднем плане изображен коленопреклоненный Федерико. Художник изобразил его в полном доспехе; шлем и латные рукавицы лежат на земле перед ним. Он являет собой образец истинно верующего человека. Смысл картины совершенно ясен. Хотя Федерико и солдат по профессии, но он солдат Христа. Вера для него превыше всего. Тем, кто был знаком с неприглядной историей его жизни, это могло показаться абсолютным нонсенсом. Тем не менее такая визуальная стратегия была очень эффективной. Нет оснований полагать, что картина не оказала желаемого воздействия на зрителей в Урбино.

Но для придания позитивного морального облика убийству выбрать что-то лучше или интереснее чистой, незапятнанной культуры было невозможно. Подражая манерам своих аристократических хозяев, кондотьеры стремились окутать себя аурой справедливости и цивилизованной утонченности. Они содержали большие дворы, художественная культура которых давала им ощущение уважения, которого они так жаждали. Настоящим мастером этого дела, бесспорно, был Федерико да Монтефельтро – иначе зачем бы Педро Берругете изобразил его с книгой в руках?

Федерико наследовал своему сводному брату Оддантонио и стал герцогом в 1444 г. Он превратил Урбино в один из самых ярких культурных центров Северной Италии. Он был классическим ученым – учился у знаменитого Витторино да Фельтре в Мантуе. Его страсть к новым гуманистическим учениям была общеизвестна. Федерико был истинным библиофилом, свидетельством чему могут служить роскошные украшения его кабинетов в Урбино и Губбио.³⁶ По словам Веспасиано да Бистиччи, он потратил не менее 30 тысяч дукатов (т. е. в 4000 раз больше той суммы, какую дворцовый слуга зарабатывал за год), чтобы собрать крупнейшую за пределами Ватикана библиотеку.³⁷ Он окружил себя просвещенными людьми, его двор, как магнитом, притягивал талантливых литераторов. Федерико был знаком с Кристофоро Ландино (его изображение мы видим на двойном портрете).³⁸ Он пригласил ко двору астролога Якова Шпирса, друга Фичино Павла Миддельбургского, Франческо Филельфо с сыном, яркого поэта Джанмарио и восходящих звезд – Порчеллио Пандони, Лилио Тифернате, Агостино Фрегозо и Лодовико Одазио. Герцог высоко ценил одаренных ораторов. Он так высоко оценил латинскую речь, произнесенную Антонио Бонфини в 1478 г., что даже увековечил оратора на картине, написанной Юстусом ван Гентом (ныне хранится в Хэмптон-Корте).