Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Мистер Макичерн на секунду онемел. На родном асфальте мало что может ошеломить нью-йоркского полицейского. В этом благословенном месте savoir-faire[23] воплощается в умелый удар кулаком, а мастерское применение резиновой дубинки приравнивается к остроумному ответу. В результате манхэттенского полицейского невозможно захватить врасплох. В иной обстановке мистер Макичерн знал бы, как разделаться с молодым человеком, которого по столь убедительным причинам считал матерым преступником. Но здесь требовался иной план действий. Первая и главнейшая заповедь этикета, который он усердно усваивал с тех пор, как стал вести более спокойный образ жизни, гласила: «Ни в коем случае не устраивай сцены!» Сцен, согласно его сведениям, приличное общество не терпело более чего-либо другого. Первобытного человека в нем пришлось заковать в цепи. Убедительный удар полагалось заменить медовым словом. Холодное «неужели?» было наиболее энергичной отповедью, допустимой в избранных кругах.

Урок этот дался мистеру Макичерну нелегко, но он его усвоил. И пожал протянутую руку, и хмуро признал знакомство.

— Неужели, неужели! — прощебетал сэр Томас благодушно. — Так, значит, мистер Питт, вы обрели здесь старых друзей.

— Старых друзей, — повторил Джимми, болезненно ощущая, как глаза экс-полицейского просверливают в нем две дыры.

— Превосходно, превосходно! Разрешите показать вам вашу комнату. Она прямо напротив моей. Вот сюда, пожалуйста.

Они расстались с Макичерном на первой площадке, но Джимми все еще ощущал спиной сверлящие глаза. Взгляд полицейского был того сорта, который огибает углы, поднимается по лестницам и пронзает стены.

Глава 13. Точка зрения Штыря

Тем не менее к обеду Джимми переодевался в самом радужном настроении. Ему казалось, что он пробудился от долгой спячки. Жизнь, вчера такая серая, теперь пылала яркими красками и сулила всякие возможности. Те, кому по доброй ли воле или по необходимости пришлось постранствовать по свету достаточно долго, в большинстве своем становятся фаталистами. Джимми принадлежал к фаталистам-оптимистам. Судьба всегда представлялась ему не слепой раздатчицей наугад даров хороших и скверных, но благодетельницей, особо расположенной к нему. Он питал почти наполеоновскую веру в свою звезду. В разные периоды своей жизни — в частности, в то время, когда, как он уведомил лорда Дривера, ему приходилось завтракать конопляным семенем, — он попадал в весьма критические положения, но его удача всегда приходила на помощь. И уж конечно, думал он, со стороны судьбы было бы чистым свинством, столько раз ему поспособствовав, отвернуться от него именно тогда, когда он приблизился к заветнейшей цели своей жизни. Разумеется, его взгляды на то, что именно составляло заветнейшую ее цель, с годами менялись. Каждый пик Хребта Заветных Моментов он по очереди и ошибочно принимал за вершину, но этот последний, инстинктивно ощущал Джимми, был подлинным. Так или иначе, Молли неразрывно вплелась в ткань его жизни. В бурный период своих двадцати — двадцати пяти лет то же самое он думал о других девушках, которые теперь остались в его памяти лишь смутными образами, будто персонажи полузабытой пьесы. В тех случаях его выздоровление бывало хотя и болезненным, но быстрым. Сила воли и активная жизнь обеспечивали полное излечение. Ему стоило только поднапрячься и выкинуть их из головы. Неделя-другая ноющей пустоты, и его сердце, чисто вымытое и прибранное, было уже готово принять новую жилицу.

Но с Молли все было по-другому. Возраст мгновенной влюбчивости остался позади. Подобно домохозяину, которого надули предыдущие постояльцы, он стал осмотрительнее и начал опасаться, что в случае катастрофы уже не сумеет встать на ноги. В подобных делах воля, как вышибала в притоне, с возрастом мало-помалу перестает справляться со своими обязанностями. И уже несколько лет Джимми предчувствовал, что следующая новоприбывшая останется навсегда, и потому в отношении противоположного пола занял мягко оборонительную позицию. Молли прорвала эту линию обороны, и он убедился, что не ошибся в оценке своей силы воли. Методы, действенные в прошлом, оказались теперь бесполезными. Ни намека на смутно утешительную мысль дней его юности, что на свете есть еще много других девушек. Он не пытался себя обманывать. Он знал, что оставил позади тот возраст, когда мужчина может влюбиться в любую представительницу прекрасного пола, лишь бы она соответствовала его вкусам.

Так или эдак, но он пришел к финишу. Повторения не будет. Она завладела им. Чем это ни завершится, он принадлежит ей одной.