Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Весь долгий день Арчи ошеломленно размышлял о том, с какой быстротой и нежданностью могут тучи затянуть ясное и голубое небо и как внезапно человек, уверенный, что его ноги крепко стоят на твердой земле, оказывается погруженным в липкое варево Судьбы. Он вспоминал – с обычной для подобных воспоминаний горечью, – что утром встал, не ведая забот, и его солнечное настроение не смущала даже мысль, что Люсиль ненадолго его покинет. Он распевал в ванной. Да, он щебетал, как распроклятая малиновка. А теперь…

Некоторые люди отмахнулись бы от горестей мистера Джорджа Бенхема как от не имеющих к ним никакого отношения, но Арчи был скроен из менее прочного материала. Пусть мистер Бенхем, если не считать того, что с ним было приятно поболтать и подзакусить в Нью-Йорке, и не имел никаких прав на помощь Арчи, этот факт на него не воздействовал. Видеть ближнего в беде Арчи было нестерпимо. С другой стороны, что, собственно, он мог сделать? Найти мисс Сильвертон и воззвать к ней – пусть даже не воркуя, – несомненно значит установить между ними определенную близость, каковая, нашептывал ему инстинкт, возможно, после возвращения Люсиль начнет сквозить в манере мисс Сильвертон, создавая впечатление именно той старой дружбы между ними, которая придает ситуации особую неловкость.

Все его существо страшилось протянуть мисс Сильвертон палец, который женский артистический темперамент с такой легкостью превращает в целую руку. И когда, собираясь войти в обеденный зал, он встретил ее в вестибюле и она, осияв его улыбкой, сообщила, что ее глаз вновь в совершенном порядке, Арчи рванулся вбок, будто испуганный мустанг в просторах прерии, отказался от намерения допекать метрдотеля в одном помещении с этой любезностью в облике женщины и, шатаясь, укрылся в курительной, где постарался заглушить аппетит с помощью бутербродов и кофе.

Кое-как скоротав время до одиннадцати часов, он отправился спать.

Номер, который ему и Люсиль отвела администрация, находился на втором этаже, приятно солнечный с утра, а по вечерам овеваемый прохладным и бодрящим благоуханием сосен. До этого дня Арчи наслаждался последней сигаретой на балконе, обращенном к лесу, но в тот вечер он был настолько душевно угнетен, что вознамерился лечь в постель, как только закрыл за собой дверь, и сразу же направился к гардеробу за пижамой.

Когда пижама не обнаружилась даже после второго осмотра, первой его мыслью было, что ничего другого и не следует ожидать в те дни, когда жизнь упрямо идет наперекосяк. Он в третий раз порылся в гардеробе уже с раздражением. Со всех крючков и плечиков свисали те или иные одежды Люсиль, а вот его пижамы не было. Он выдохнул еле слышное проклятие, готовясь к обстоятельной охоте на свою исчезнувшую собственность, но тут что-то в гардеробе привлекло его внимание и ввергло в недоумение.

Он готов был под присягой показать, что Люсиль никогда не носила бордового неглиже. И ведь она не раз объясняла ему, что не любит бордовый цвет. Он недоуменно нахмурился, и тут со стороны окна донеслось покашливание.

Арчи стремительно обернулся и подверг комнату такому же придирчивому осмотру, как перед тем гардероб. Но ничего не обнаружил. Дверь на балкон зияла во всю свою ширину. Балкон был подчеркнуто пуст.

– Уррф?

Тут уж ошибки быть не могло. Кашель раздался в непосредственной близости к балконной двери.

Ощущая покалывание у корней коротко подстриженных волос на затылке, Арчи осторожно прокрался через комнату. Дело оборачивалось чем-то потусторонним, и пока он на цыпочках приближался к балконной двери, старинные истории о привидениях, прочитанные в светлые минуты перед весело пылающим огнем в хорошо освещенной комнате, поочередно возникали у него в памяти. Его преследовало ощущение – точно так же, как главных типчиков в этих историях, – что в комнате он не один.

И он был в ней не один! В корзине за креслом, свернувшись, положив массивную нижнюю челюсть на переплетенные прутья, лежал великолепный бульдог.

– Уррф! – сказал бульдог.

– Бог мой! – сказал Арчи.

Наступила продолжительная пауза, в течение которой бульдог придирчиво смотрел на Арчи, а Арчи придирчиво смотрел на бульдога.

В обычных обстоятельствах Арчи относился к собакам с любовью. Как бы он ни торопился, но, повстречав на улице собаку, обязательно останавливался, чтобы представиться ей. В чужом доме он начинал с того, что собирал местное собачье население, валил его на спину – или на спины – и тыкал в ребра. Мальчиком он грезил о том, чтобы пойти в ветеринары, и, хотя годы заставили его свернуть с этого благого пути, он знал о собаках все – их достоинства, их привычки, их обычаи и как с ними обходиться в болезни и здравии. Короче говоря, он любил собак, и, произойди их встреча в более подходящей обстановке, без сомнения, не прошло бы и минуты, как он был бы уже в наипрекраснейших отношениях с этой псиной. Но при данном положении вещей он воздержался от братания и продолжал немо таращить глаза.