Безславинск

Уткнувшись глазами в какую-то бумагу с печатями, она сидела за столом вместе с крепко сложенным мужчиной, у которого было длинное красное лицо и короткостриженная яйцевидная голова. Это был врач из дома-интерната с весьма подходящей его внешности фамилией — Яйценюк. Плечи и спина его зеленой рубашки были обильно усыпаны белыми хлопьями перхоти. В глубине его близко посаженных глаз читалось: «Я импотент и горжусь этим!». Врач крутил в руках красный паспорт МарТина — подданного Великобритании.

Рядом со столом стоял рюкзак МарТина, упакованный доверху. На нём лежала видеокамера. На стуле висели постиранные и отутюженные вещи — рубашка, джинсы и белые носки, их бабушка тоже прогладила.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал вошедших Яйценюк.

Ему ответили тем же.

— Ты внучок, одевайся покамест, — сказала баба Зоя тихо. Необычно бледная, волнующаяся за МарТина, она изучала документ умными, печальными глазами и держалась что было сил, дабы не сорваться или, что ещё хуже, не упасть в обморок.

— Давай я тебе помогу, — суетился Натаныч вокруг внука.

МарТин переоделся, огляделся по сторонам, словно ища нечто очень значимое, но так и не нашёл, сел рядом с бабушкой на стул. Коробку с важным «прибором желаний» МарТин не выпускал из рук.

Дрожащими пальцами Бэб-Зая подписала бумагу передачи МарТина дому-интернату.

— Не пейте крови, кудой вы его определяете-то? — не сдержался Натаныч.

— Да не волнуйтесь вы, дедуля и бабуля! Недалеко, в Плутавской области ваш внучок обитать будет.

— Кудой?! Под Плутавой?! Да ви шо? Там же ш укропы! Враги наши! Они ж его там запинают!

— Погодь, дед! Хватит атмосферу нагонять! Что решено, то решено, — вклинилась Бэб-Зая. — А где именно-то?

— В Едькино повезём. Читайте внимательно, — тыкая пальцем в бумагу, говорил краснолицый врач.

«Ух, вы! Шакалы с лисьими хвостами, а не люди!» — окинув прищуренным взглядом директора, участкового и врача, подумал Натаныч. И, быть может, он был прав.

— Тут и правда всё написано, — пояснила мужу баба Зоя и приложила к губам уголок косынки.

— И, кстати, дедуля, зря вы на нас наезжаете, очень даже зря… — как-то угрожающе предупредил краснолицый Яйценюк.

— Да простите, простите вы нас, стариков! — взмолилась Бэб-Зая, затем взглянув на иконы, добавила, — И ты прости нас, Христа ради, прости, матушка царица небесная.

— А что это у него с носопыркой-то? — поинтересовался Изиль Лелюдович, уставившись на забавно перемотанный лейкопластырем нос МарТина.

— Сунул кудой не надо, вот и пришмякнуло, — пояснил Натаныч.

— Дирьектор! — встрепенулся МарТин, — Камьера давать Энни, плиз! Камьера мой давать ту Энни!

— Что? — не сразу смекнул Изиль Лелюдович.

— Видеокамеру просит штоб Аньке отдали, ну, внучке учительницы по-русскому, — пояснила Бэб-Зоя, а МарТин тем временем снял с видеокамеры шнурок с маленьким комочком обгорелой крышки от объектива и повесил его себе на запястье.

— Ах вот оно что, — уразумел директор Огрызко. — Знаешь, МарТин, оставь ты себе это барахло. Будет хоть чем скоротать время долгими зимними вечерами в интернате.

— Стоп-стоп-стоп! — не вклинился, но ворвался в разговор Ябунин Иван Геннадьевич. — Что значит «скоротать»? Это ж оперативный материал, так сказать. Поясните монголу, что камеру передадим хоть Аньке, хоть Фиганьке, а сами её — на отработку в отдел милиции. Поняли все?

— Логично, — беря в руки видеокамеру, согласился директор школы. — Хорошо, МарТин, передам обязательно.

Мартин вспомнил ещё кое-что! Он бросился в свою комнату и сразу же вернулся, держа в руках метлу с бумажными цветочками.

— Давать ту Энни! Это есть давать ту Энни!

— Господи, а это-то ещё зачем? — искренне удивился директор Огрызко.

— Плиз! давать ту Энни!

— Ладно… Давать так давать, — нехотя Изиль Лелюдович взял метлу в правую руку, уперся черенком в пол, выставил вперед громадный живот и сразу преобразился в сказочного персонажа.

«Ну, прямо-таки Морской царь Тритон!» — подумал МарТин.

Или, если бы МарТин был русским подростком, он бы подумал так: «Дядька Черномор! Вылитый!».

Но, если славянский Бог морей, персонаж русских сказок, представляется нам обычно как хозяин дна морского, повелитель всех вод, как владыка подводных обитателей и владелец несметных сокровищ, то Изиль Лелюдович, хоть и чувствовал себя хозяином школы, то таковым никогда не был. Хоть и хотел стать владыкой всех обитателей своего учреждения, но у него это крайне плохо получалось. А из всех сокровищ он имел только увесистый золотой перстень в виде оскалившейся львиной головы, купленный им когда-то у цыган на вокзале в Киеве, что, естественно, ставило под сомнение драгоценность данного ювелирного изделия.

Ещё дядька Черномор изображается царём, живущим во дворце со своей подданной, царицей Водяницей, и окружен он толпой морских девиц. В отличие от шикарного общества Морского царя, из всего женского окружения директора Огрызко была, как нам уже известно, только жена его — страшнющая аки жаба…