Безславинск

— Поясню. Вот, к примеру, тридцать лет назад у вас в ЦРУ при нашей поддержке разработали секретную программу по технологической дезинформации Советского Союза. Также был введен эмбарго на продажу стратегических технологий. Помните, что другим странам запрещалось продавать Москве новейшие компьютеры, электронное оборудование, полупроводники, технологию металлургических процессов? Вот… — здесь «нестриженный пудель» несколько раз затянулся и увлеченно продолжил, — Кроме того, штаты ограничили строительство промышленных предприятий западными компаниями на территории советского блока. А ещё, не без подачи Моссада, Вашингтон возложил вето на все европейские торговые соглашения с Москвой. И это сработало. Это было частью программы, но союз развалился!

— Ещё и про гвоздь программы вспомни, когда в 85-м году штаты увеличили военный бюджет и началась гонка вооружений, — съехидничал Олежа Валерич.

— Неужели вам все равно, что будет дальше? Мы просто обязаны и дальше действовать по принципу кагала, создавая «государство в государстве»!

— Какая разница? Хоть Чукотка, хоть Находка, хоть война, хоть мир, мы с тобой птицы подневольные, куда дядя Сэм прикажет — туда и полетим. Да и потом, на наш с тобой век работы еще хватит — наубиваемся ещё вдоволь. Главное — чтобы не приняли! В тюрьме жуть как не охота гнить…

— Нас вытащат из любой тюрьмы! — не сомневался «нестриженный пудель», — Так что чем больше душ присоединится к большинству, чем больше крови будет пролито, тем лучше! С нами Бог!

— Признайся, ты за каждого убиенного просишь прощения у Бога или только за сионистов? — решил пошутить латентный «корреспондент», но его собеседник ответил вопросом на вопрос крайне серьёзно, не поведя бровью:

— Если Бог по своему выбору ежечасно убивает людей тысячами, то почему мы, созданные по его образу и подобию, не можем себе позволить того же?

Глава 16 Опохмел

Опохмеляться к свадебному столу гости собрались чуть свет. Женщины, побледневшие с перегулу, шептались с прокуроршей и разрядившейся в лазоревый сарафан Викой. «Молодуха» до глянца вымазала жидкие волосы репейным маслом, гладко зачесала их, приспустив на «височки». Усеянное веснушками лицо она докрасна растерла махровым полотенцем и на «отделку» провела по щекам яркими китайскими румянами. Для маскировки шишки на лбу пришлось использовать специальные румяна-бронзатор и тон, одолженные накануне у Людон.

Генка, сменивший свой вчерашний парадный наряд на тельняшку с трениками и заскорузлые шлёпки, с тревогой взглядывал на красное, точно из бани, лицо Вики и стыдливо опускал глаза: «Не простит она мне эти долбанные коньки фигурные вместо сапог итальянских…».

Отец ещё в постели опохмелил его, нацедив половину литровой банки пшеничной бражки, но голова по-прежнему трещала, не столько от похмелья, сколько от полученного накануне удара бутылкой по лбу.

Женщины дёргали Степаниду Владимировну и, утащив в огород, шушукались о чём-то. Кузьма, то и дело сетовавший по разоренной намедни пасеке, своим одиноким глазом выжидательно посматривал то на Вику, то на Вахлона, вышедшего во двор по пояс голым, то на трясущуюся с бодуна Лану Дмитрину. Гостей, как и накануне, набилось до отказа. Судачили о вчерашнем пожаре, вспоминали пожары недельной давности, минувших лет. Сочувствовали Кузьме, успокаивали: ничего, мол, со временем новый сарай построишь да другой прицеп прикупишь, ульи свои восстановишь, пчелы вернутся… Поздравляли Геннадия Кузьмича с дембелем и с новой счастливой семейной жизнью. Участковый инспектор интересовался у каждого поочерёдно:

— А где те двое с Донецка? И где этот заяц розовый?

Отец Григорий, не спав очередную ночь подряд и обегав по раннему утру всю Отрежку, подходил к каждому гостю и спрашивал, не видал ли тот служку Илию с его дочкой Милушей, не слыхал ли о воровстве в храме… Он был потерян, тревожен, лицо осунулось, в глазах читались безысходность и отчаяние.

Генка пил, но хмель не одолевал головы. Бабьий шепот, настороженные взгляды Вахлона, укорительные реплики директора Огрызко, красное лицо Вики, громкие разговоры Ланы Дмитрины кидали его то в жар, то в холод. Да ещё этот старлей со своими дурацкими вопросами! «А кстати, — подумал Генка, — где и вправду этот кролик розовый?». Затем громко добавил:

— Ну и времена наступили! Церкву вон обчистили! Свадебшные подарки прямо со свадьбы пиздить начали! Что творится?

— Опять материшься, — упрекнула сына Степанида Владимировна. — Ты шо? Вспомни, шо отец Григорий говорил про хулу Богородицы!

— Да как же тут не материться, маманя, ежели самый приличный подарок — и тот уже сперли! И вон батюшка себе места не находит! Что за люди? Найду воров — лично рога поотшибаю!

«Нарумянившийся», наевшийся «гетманской» закуски, отяжелевший старлей Ябунин с трудом вылез из-за стола, подобно цирковому бегемоту прошелся вдоль стульев и уселся рядом с отцом Григорием.

— А ведь народец-то у нас в Безславинске гниловатый будет, с душком, очков не носит.

— Уймись ты уже, урядник, не гневи Бога!