Безумие

— Ты так и будешь… ходить к той женщине… а потом возвращаться домой, — пухленькая нижняя губка моей жены слегка подрагивала. Нет, она не дрожала, это был легкий тик, который можно иногда наблюдать у женщин, собирающихся перейти на крик.

— Ну-у-у, слушай, давай не будем об этом, — сказал я и встал. Сердце в моей груди пропустило два удара. Я и правда был болен. Страдал от угрызений совести.

В соседней, родительской, квартире тихо и невесело играла наша дочь, и это было еще ужаснее. Она была там, не с нами. Ничего нет в мире печальнее трехлетней дочурки расстающихся родителей. Вот и наша… Сидела сейчас на полу и тихонечко что-то рассматривала. Ее будущее было необозримым, мрачным и уже разрушенным. Я осознавал это с потрясающей ясностью, и в этот момент мне хотелось умереть… но я полез в холодильник и достал бутылку водки. И отпил из нее два глотка.

— В последнее время ты слишком много пьешь, — сказала жена. И в ее голосе был не столько укор, сколько мрачное предупреждение. Как будто она говорила: «Отец моей дочери умрет!»

Но от этих мрачных слов мне стало как-то легче. От них или от водки? «Да, — сказал я себе. — Да, пусть я сдохну! Буду пить, пока не сдохну, потому что я виноват… Прости меня, дорогая!» — хотелось добавить мне. Но я промолчал.

— И что ты будешь делать? — спросила жена после минуты молчания, в течение которой я стоял, замерев посреди кухни, без единой мысли в голове.

— Я позвоню Иване, — с ужасом услышал я свой голос. Да, меня охватил ужас и одновременно восторг. Сам того не осознавая, я был готов сделать то, что задумал давно, — соединить этих двух женщин и дать им поговорить. Мне бы даже хотелось, чтобы они приняли решение о моей будущей жизни. Ведь все равно я сам ничего решить не мог — разве не честнее позволить судьбе все решить за меня? Или, точнее, позволить этим двум женщинам?

Этим двум моим Судьбам?

Я решил так и поступить. Смелая и безрассудная часть меня приняла такое решение, не ставя при этом в известность слабую, нерешительную часть. И сейчас та часть, что послабее, эта слюнтявая половинка, испытывала ужас и восторг одновременно.

— А вот и позвони! — сказала жена, заразившись моей решительностью.

— Ты с ней поговоришь?

— Поговорю! — твердо и рассудительно сказала жена. Она была такой красивой в этой вымученной решительности, что мне захотелось ее обнять. И я обнял. Она снисходительно засмеялась отрывистым смехом, как смеются над ребенком, который проказничает.

Через час они встретились. Я не выдержал — даже их приветственное рукопожатие могло сразить меня наповал. И я тихонько открыл входную дверь (мы решили организовать это «черте-что» не у нас дома, а в большой квартире моего брата) и выскользнул на свободу. За дверью, на лестничной клетке, я столкнулся с братом. Он нас встретил, но потом пошел копаться в машине. Ему тоже не хотелось входить в занятую разговором квартиру. Ничего не объясняя, я повел его за собой. Мы тихо шагали по улице, пока не дошли до маленького бара.

Сели, и я заказал две двойные водки. Брат от своей порции отказался, поэтому ее взял я. Отпил глоток, остальное выпил залпом. И меня залила волна теплого отчаяния. Мне было так плохо, что казалось, хуже быть не может. Жизнь была настолько разрушенной, что легко было махнуть на нее рукой и все бросить. И это лучшее, что я мог себе представить в нынешней ситуации.

Брат был мудрее меня, и я стал рассказывать ему о своей любви. Он слушал меня, и его лицо кривилось в такой гримасе, будто он попробовал что-то кислое и непропеченное.

«Да, такой была наша любовь с Ив, — сказал я уже себе, — кислой и сырой. Ладно уж, братишка, корчи свои рожи, но слушай, а я буду пить водочку и изливать душу. Пока разум не замутится и мне не станет покойно».

* * *

Через четыре часа, мы, повеселевшие, а я — так испытывающий приступы лихорадочного веселья от болезненных уколов своей полузаснувшей, неспокойной совести — вернулись в квартиру брата. Мы оба хорошо набрались. Я выпил больше, но адреналин в крови держал меня в стоячем положении, как бывает с эректирующим членом висельника. Меня так растревожило мрачное будущее, что казалось, я мог бы выпить и все Мертвое море, и при этом — не опьянеть.

Я ухмылялся и не попадал на ступеньки. На самом деле я упился в стельку.

Мы вошли в квартиру В красивом полумраке настенных светильников обе женщины уютненько сидели рядом и тихо разговаривали. На них было приятно смотреть. Мои ноги подкосились от слабости. В голове, как одинокий, оторвавшийся от состава вагон, пронеслась мысль: «Разве я не могу жениться сразу на обеих и зажить счастливо?» С этими красивыми, умными и спокойными женщинами, которые так неторопливо разговаривают в тихую зимнюю ночь? Такие красивые в мягком полумраке комнаты? Такие кроткие в своей тихой беседе.

И почему мы не можем любить всех сразу? Зачем надо делить любовь? Я ведь люблю их обеих, так зачем, зачем же расставаться с одной из них? Разве это необходимо?