Безумие

А кто-то объяснял мне, что их раздавленный самой Непостижимостью сынок сошел с ума, потому что слишком много курил. Мамочки! Я прекрасно понимал, что бедные женщины, которых мне, кстати, было совсем не жаль, пытаются объяснить Безумие доступными им средствами. Они пытались придать ему какой-то удобный и понятный облик. И это меня бесило. Бесило, потому что даже я ничего и все более НИЧЕГО не понимал в Безумии. Так что эти женщины в моих глазах выглядели дикарями, которые пытались описать вулкан Кракатау, как дымящийся горшок с фасолью. А я был кем-то вроде шамана, который описывал вулкан не просто, как горшок с фасолью, а как Священный, Непостижимый горшок с фасолью. Да!

Другие психиатры описали бы его как горшок, но с кипящим допамином и серотонином. Кретины! Хотя, чего там, все мы одним миром мазаны…

Я стоял и время от времени прислонял горячий лоб к стеклу. За окном все еще шел дождь, а я ждал доктора И. Наконец одна из сестер позвала меня:

— Доктор И. просила позвать тебя на осмотр больной. Ну, этой, новенькой, в ступоре. Доктор И. говорит, что у нее депрессия. Но по мне, так не очень похоже на депрессию.

Я улыбнулся. Мне было чему поучиться у старых, как пещерные рисунки, сестер. У них был нюх. На ужасные вещи…

И я зашагал к кабинету. Тогда я был еще сравнительно неопытным в постановке диагнозов и сознавал, что мне не следует особенно задаваться. Я был достаточно критичен к себе, но очень надеялся на врожденную интуицию. Я шагал к кабинету, где меня ждал пациент, и испытывал сомнения. Хотелось бы идти туда с большей уверенностью в себе, но откуда мне было ее взять?

В последние годы я недостаточно читал, все время был чем-то занят: работал над какими-то телесценариями, писал в разные газеты, пил то с тем, то с другим на разных школьных и институтских тусовках выпускников. Вот почему во мне не было уверенности человека, который круглыми сутками саморазвивается и все знает. Но если задуматься, то и слава богу, что не было. Слава богу, что у меня не было этой абсолютной уверенности, вот я о чем. Мне довелось повидать столько глупостей, которые совершали люди с высоким мнением о себе.

Я вошел к пациентке. Повторюсь, ей было около сорока. Черные волосы женщины были прямыми и блестящими, как шерсть какой-нибудь дикой козы. Она наверняка могла бы считаться красавицей, только кого мы считаем красивой? Конечно, ту, которая навевает нам мысли о счастливом будущем. Мы представляем, как делаем с ней детей и как она гладит нам рубашку для воскресной прогулки. А в этой женщине не было ничего, что сулило бы покой и стабильность. Ее лицо, похожее на жабье, жирное и напряженное, как лицо человека, которого пекут в печи, было сковано ужасной, без проблеска мысли, маской. Она лежала, не двигаясь, челюсти были стиснуты, голова утоплена в подушке. Так выглядят обычно умирающие от столбняка. Но она определенно не была больна столбняком. А может быть, была? Нет, это был не столбняк. При этой болезни появляются и другие симптомы, прежде всего, тризмус, что означает «скованная онемевшая нижняя челюсть» — сказал я себе и подошел к койке.

— Здравствуйте! — произнес я и встал у изголовья. Я еще не успел выработать рутинную позу врача, стоящего у кровати больного. Я не знал наверняка, как мне вставать и куда девать руки-ноги. Так что я нагнулся над больной и взял ее запястье. Это был немного нелепый жест, но он имел свой смысл. При кататоническом ступоре, кроме неподвижности, наблюдается и скованность. Мышечный тонус повышен настолько, что конечности сгибаются и разгибаются, как восковая свечка. Это состояние напряжения так и называется — восковая гибкость. Да, она была напряжена, как сплетенные ветки дерева.

«Но кататонический ступор совершенно не совпадает с депрессивным. Это же абсолютно разные вещи, а, доктор И.?» — в уме обратился я к своей коллеге и задумчиво поднял глаза к потолку. Смотрел вверх, думал и держал негнущуюся руку.

Кататонический ступор характерен для шизофрении… «Ха! Ведь так, доктор И.?» — сказал я опять мысленно и еще глубже задумался. Да. Безумие было не тем, чего мне бы хотелось, но не было и тем, за что его выдавала доктор И. Это меня даже радовало. Шизофрения ни в коем случае не развивается от того, что погиб твой близкий. Она катастрофически необъяснима и автономна. Объяснять шизофрению смертью — все равно, что ждать цунами от океана только потому, что умер какой-нибудь родственник императора Японии. Да. По крайней мере, я так это чувствовал. Безумие не призвано облегчить нашу жизнь, объяснить наше беспорядочное бытие. Это сама жизнь. Другая жизнь. Да. Непросто.

— А ну-ка, посмотри на меня! — сказал я и наклонил голову к лицу больной. Оно отливало жирным блеском и было напряжено так, будто она сейчас рожала. Зубы сжаты, дыхание поверхностное и учащенное. Она молчала. Ни звука. Слышно было только легкое сопение.

— Ты… как себя чувствуешь? — спросил я и потянул ее за руку. Я не чувствовал неловкости от того, что мои вопросы повисали в воздухе.