Безумие

— Пациент в мужское отделение, — отозвался по другую сторону провода голос какой-то санитарки.

— Иду.

Сердце от неудовольствия пропустило один удар. Я сделал глубокий вдох, и энергично зашагал по коридору, а широкие полы моего халата хлопали при порывистых движениях. Потом я пересек холл и наконец пустился по темному лабиринту тропинок между корпусами Больницы.

Я бежал, потому что после такого сна, когда ты просыпаешься в темноте опустившейся ночи, в притихшей Больнице, после такого сна ты чувствуешь себя, как вынутый из тела живой орган. Я бежал.

Вдруг от одного корпуса отделилась тень. Тень была белесой и странно пушилась во мраке. Я сделал два огромных шага, пытаясь ее обогнуть, но на втором шаге моя голова будто раскололась.

Б-у-у-у-м!

Я отлетел назад, согнулся пополам и присел на корточки. Перед глазами вспыхнула целая мириада звезд. Абсолютно точно — звезд. И это сравнение со звездами — никакой не вымысел, сказал я себе в этот миг, пытаясь не свалиться на землю. В самом деле, при страшном ударе в глазах появляются звезды!

Несколько секунд я сидел на корточках, покачиваясь из стороны в сторону. Потом звезды исчезли, и я с ужасом обнаружил, что мой правый глаз видит мир не так, как видит левый. Очень смешно. Я видел два мира, в левом — надо мной склонился Атанас Наков. Он сжал руку в кулак и глядел на меня жестким и пугающим взглядом.

Меньше чем за секунду я осознал, что этот человек, ну да, именно человек, есть целый, отдельный мир, на который я раньше не обращал никакого внимания, и сейчас он решил мне отомстить.

Я поднялся. Атанас Наков ощутил мою громадность — я был выше его, по крайней мере, на полголовы. Мой белый халат был забрызган моей черной докторской кровью, абсолютно черной в темноте. В груди образовался шар страшного гнева. Гнева покалеченного человека или бешенства животного, столкнувшегося с угрозой. В этот миг мне захотелось растоптать этого человечишку ногами, сделать из него желе. Я зарычал.

Потом где-то внутри меня послышалось: хлоп. Все — и мой гнев, и моя злоба — лопнули. Мой гнев вытек, как гной из разорвавшейся кисты. Что бы я делал с этим гневом, с этим зверством? Ничего. Я бы только умножил гнев и зверство этого мира. К Безумию Атанаса прибавилось бы и мое Безумие. После зверского рычания у меня першило в горле. И звук с трудом выходил из него. И-и-и. Ох.

— Атанас, за что ты меня? — спросил я его. Мой голос звучал мягко, и это было удивительно.

— У меня золотой гвоздь в руке, — тихо сказал Атанас и весь обмяк. Скукожился и смялся, как одежда, упавшая с вешалки.

— Ага! — прочистил я горло. — Ага!

— У меня лучи в руке. Золотой гвоздь в локте.

— Гвоздь у него! — я поднял руку и очень аккуратно попытался придать глазу более правильное положение в глазнице. Пальцы неприятно увязли в крови.

— У меня золотой гвоздь… — прошептал Атанас и кротко встал передо мной.

— Пошли уже, хватит! — сказал я и ощутил величие: я чувствовал, что победил свой гнев. Я осознал, что это — суетное чувство. — Иди, шагай уже! — добавил я более раздраженно, чтобы не все выглядело так слащаво, как иногда в христианском фарсе. Я бы не подставил ему свой второй глаз, чтобы он засветил по нему своим сумасшедшим кулаком. — Шагай передо мной, твою мать…

Я шел и думал, что не подставил бы ему свой второй глаз, потому что не боль была страшна, а то, что можно переборщить с добротой… Бред какой-то.

— Шевели ногами! — грубовато откашлялся я и повел его в отделение для буйных.

— Ладно! — смиренно пробормотал Атанас и, укрощенный, мягкий, как вата, зашагал передо мной. Он был умиротворен. Ха! Я чувствовал, что его укротила моя доброта. Доброта напоказ. Поверить трудно, пронеслось у меня в голове.

— Доктор! — пробормотал Атанас, пока мы шли. — Да!

— У меня гвоздь в локте.

— Да знаю я, иди уже! — подтолкнул я его настойчиво и почувствовал, что этот маленький человечишка кажется мне трогательным и милым, потому что, благодаря ему, я смог укротить свой гнев. Хоть немного.

— Куда мы идем?

— В отделение к буйным.

— Ага, хорошо! — сейчас Атанас Наков впервые за столько лет был вроде нормальным человеком. Безумие отступило на два шага и наблюдало за событиями этой ночи со стороны.

* * *

— Вколи Атанасу большую дозу. Галоперидол, хлоразин по кубику, добавь антиалерзин. И чтобы в отдельных шприцах, помнишь? Диазепам нельзя смешивать с другими лекарствами, — сказал я сестре мужского отделения, пока она охала и ахала при виде моего разбитого глаза.

Я посмотрел на себя в зеркало над раковиной в процедурной. Выглядел я страшно. С кровавыми подтеками, лохматый, с каплями алой крови на белом халате. Как будто меня нарочно загримировали и одели для съемок какого-то триллера.

— И лечение Атанаса… — продолжил я.

— И что лечение, доктор? — внимательно посмотрела на меня сестра, чувствуя, что это важно.