Безумие

Мужчины ели чинно, важно. Не спеша. Утирали рты ладонями. Салфеток не было. Маленький, лысый выпил кисель, тяжко вздохнул и громко двинул стулом. Ушел. Громоздкий, как старинный купеческий шкаф, мужик все посматривал на Маниту. Оценивал. Примерялся. Нижняя Манита не замечала ничего. Зато верхняя прекрасно понимала все эти заглядывания и вздохи. Подлетела и огрела мужика по затылку ложкой. Он ничего не почувствовал.

Она не стала доедать макароны. Они вдруг показались ей горстью пепла. Ох, сколько я накурила. Добрых три пачки выкурила! В желудке засвербило. Она прижала руку к животу, встала и побежала по коридору.

Верхняя Манита полетела под потолком вслед за ней.

Остановилась. Навстречу ей шел странный дядька. Высокий. Чуть лысоватый. Выше всех тут, выше самых рослых врачей, выше Сура, Боланда и Запускаева. Просто пожарная каланча настоящая. Шел и слегка покачивался, как немного пьяный.

Провожала его взглядом. Он почувствовал спиною ее взгляд и остановился. Держась ладонью за стену, обернулся. Глядел – глаза в глаза.

Верхняя Манита сказала неслышно: так ведь ты знаешь его!

Нет, не знаю, помотала головой нижняя Манита.

Верхняя Манита приказала: подойди к нему!

Еще чего, пусть он сам подойдет, дернула плечом нижняя.

И он подошел. Он услышал ее и понял ее.

Вот он рядом. Такой знакомый. Такой чужой.

– Здравствуй, Манита, – тихо сказал Коля Крюков и взял Манитину руку в свою.

Нижняя Манита стояла как столб.

Вынула руку из чужой руки.

– Извините… откуда вы знаете…

Понурившись, стояла. Смотрела в пол.

Чувствовала тепло чужого большого мужского тела.

– Маниточка. Ну что ты. Я же Коля. Коля я. Крюков.

Тыкал себя в грудь большим пальцем.

Верхняя Манита цыкнула: ты, сучка, сделай вид! Притворись! Что узнала!

Нижняя наклонила кудлатую башку: о да, да, постараюсь, только не ругайся.

Подняла лицо. Коля отшатнулся – две черных пропасти глянули на него из снежной белизны.

– Коля Крюков. Да.

Слишком послушно повторила. Он не поверил.

Искривил лицо. Лоб прорезали морщины аж до самой лысины. Тонкие русые волосы пушились над ушами, вставали легким овечьим дымком. Желтые прокуренные усы свисали на нежные, почти женские губы. А почему у него из-под пижамы торчит тельняшка? Моряк, прекрасный сам собою! Разрешили! Здесь, на Корабле, матросу – тельняшку – разрешили!

Нижняя Манита подмигнула верхней. Засмеялась.

– Будем знакомы. А я Манита, да. Ты мое имя где подслушал? В процедурной?

– Черт, черт, в какой процедурной! Ты давно тут?!

Взял ее за плечи. Она больно ударила его по руке, он выпустил ее.

– Не лапай. Быстрый какой.

– Черт, мне Витька заливал… а я не верил… Ты в какой палате?

– В девятой.

– Черт, черт! Как это я тебя не видал! А я в десятой! Так рядом же!

Нижняя Манита согласно кивнула.

Верхняя шипела нижней: ты, дура, со всем соглашайся.

Коля подхватил Маниту под локоть. Она вдыхала странный запах, доносящийся от Крюкова. Смесь табака, спирта, вареной капусты и еще чего-то томного, забытого.

От тельняшки Коли пахло пиненом.

Тельняшку вчера принесла ему в больницу Нина.

Завернула в передачку. Так ему и передали авоську: четыре апельсина, два яблока, четыре бутерброда с красной рыбой, две пачки «Астры», спички, сайка, водочная бутылка и в целлофане – тельняшка. В бутылку из-под водки Нина заботливо налила яблочный сок. В больнице всегда хочется пить. Она-то, врач, уж знает.

– Слушай, Манитка, так ты тут давно торчишь?

– Это не я. Это она.

Показала пальцем вверх.

Коля посмотрел наверх, вслед за пальцем.

– Кто – она? Где?

Помолчал. Помрачнел.

– Ну понятно. А я вот тоже, видишь, допрыгался. До белочки достукался. Меня вытащили. Правда, таскают на… – Подумал. – На всякие… – Еще подумал. – На разные всякие…

Не договорил.

Верхняя Манита ухмыльнулась: знаем, знаем, куда тебя таскают!

Нижняя глядела непонимающе.

– Меня тоже таскают.

– Значит, нас обоих таскают.

Оба попытались рассмеяться. У них получилось.

– А ты знаешь, что тут Витька тоже лежит?

– Витька? Какой Витька?

Крюков понял: никакое имя ей ничего не говорит.

Она осторожно приблизила лицо к Колиной груди и понюхала воздух вокруг него.

– Странный запах. Пахнет… так…

Развела руками, чтобы показать, как пахнет.

Коля легко, по-детски, засмеялся.

– А! Это разбавителем несет. Ниночка тельник не успела постирать.

– Разбавителем?

На лице Маниты выступил пот. Она силилась понять слово.

– Пиненом!

Она заплакала.

– Господи, ну ты что…

Вытирал ей слезы руками.

Нижняя Манита открыла рот и прошептала:

– Я слышу музыку.

Верхняя Манита захохотала неслышно, обидно.

– Музыку? Какую музыку?

Манита обняла Колю за шею и привстала на носки.

– Мелодию. Она делает мне больно. Это смерть. Это свобода.

– Черт! Какая свобода?!

Руки Маниты разжались. Она отступила от Коли на шаг.

– Коля Крюков. Ты хороший. Я вижу. Ты мне расскажешь, кто такой Витя.

– Манитка! Да Витька же, Витька Афанасьев! Вы с ним…

Верхняя Манита все хохотала. Ее зубы сверкали в тусклом свете битого белого плафона.

– Не знаю. – Поправилась. – Не помню.

Верхняя Манита оборвала смех, и нижняя задрала голову и настроженно глядела во внезапную тишину.