Безумие

Мы с Ив любили друг друга, но я не был ее бойфрендом. Боже мой, какое противное и пошлое английское слово, которое стало сейчас таким расхожим. Бойфренд — это мужчина, с которым на семейных началах, но без заключения брака живет госпожа; бойфренд — это и тот маленький мальчик, который под нашими окнами шел с девочкой в кафе, они смеялись и толкали друг друга; бойфрендами были и два рецидивиста из варненской тюрьмы, которые имплантировали друг другу в пенисы охотничью дробь.

Но я не был бойфрендом.

Однако, было бы так же смешно называть нас просто друзьями. Так вот, я был женат, а она была женщиной, вторгающейся в наш брак. Между нами не было никакой дружбы. Мы были такими же друзьями, как Нерон и Мессалина.

Нам было бы смешно называться еще как-то, кроме «любовники». Но «любовники» было ругательным словом. Грязным и липким.

Наверняка в болгарском языке слово «любовник» не сразу стало таким уродливым, только потом, позже к нему присосались эти похабные полипы-коннотации: похоти, алчности, интриганства и многие другие.

Пожалуй, я опишу эту отвратительную картинку, эту пошлую карикатуру, в которую превратилось упомянутое слово. Любовница.

Кто, думал я, кто превратил его в ругательство? Ух! Как будто было мало желающих!

Вот! Я вам скажу, кто: мелкие, измельчавшие до полной ничтожности лавочники; мнительные, подозрительные мещане; идиоты на госслужбе социалистических хлевов; интриганы и сплетники из центра Софии, потонувшие в мелкособственнических аморальных предрассудках. Все те, кто живет в постоянном самодовольно-собственническом свинстве…

Да. Именно они. Хотя, чтобы не выглядеть злобным, я скажу так: виноваты были они, нормальные люди моего времени.

Это слово произносили своими грязными губами всякие полупроститутки, слывущие приличными дамами, поскольку дорого были одеты.

Разные высокомерные моралисты, вслух осуждающие всех влюбленных, а дома хранящие фотографии мертвых, невинных голых деток… ха!

Сегодня это слово запятнано. Я не хотел его употреблять по отношению к моей Ив.

Вот что я представлял себе, когда кто-нибудь говорил «любовница»:

…Любовница — это женщина, разбивающая семьи, вертящая соблазнительной задницей перед раскрасневшимися и тупыми мужиками…

…У нее большая бородавка на толстом носу и боа из фальшивых страусовых перьев на шее…

…Это крупная, краснощекая и самодовольная дамочка. Она пахнет возбужденным зверьком, а также рыбой и гениталиями…

…и наглыми духами (но дорогими, купленными ее любовником!)

…Она работает служащей в каком-нибудь учреждении, например, в ООО «Монтажи», происходит из семьи партизана и кондукторши и является плодом незаконной любви самого Социализма. Она делала восемь криминальных абортов, а также тысячу пятьсот наращиваний ногтей. Для нее и аборты, и наращивания ногтей, и Тотальный Педикюр являются равноценными слагаемыми статуса любовницы.

…Она интриганка, а в сумочке носит визитки по крайней мере трех гадалок на кофейной гуще, к которым обращается по поводу своих любовных… Ха-ха! Вот и еще одно слово — «любовных похождений». Да! Похождений!

Кошмар!

Моя рыжеволосая Ив не имела с этим ничего общего.

Она была заводной и слегка сумасшедшей хиппи.

Как ее назвать?

Некоторые люди гордятся своими знаниями,

и ведут себя надменно со своими незнаниями.

Из Гёте

«Грустно тебе, доктор Соте, а может, весело, скажи?» — вот какие вопросы задавал я себе, когда смотрел на своего коллегу, македонца с острым и горбатым носом, торчащим под шапкой курчавых волос.

Доктор Соте был похож на горбоносую афганскую борзую, которая готовилась выиграть множество забегов с другими борзыми. Много лет подряд. Горбатый, большой нос, совсем тонкое, далматское лицо, длинные вьющиеся волосы, а сам он — тонкий, как длинная жердь. Симпатичный доктор. И очень амбициозный. Молодой, совсем молодой — вряд ли старше меня. Из тех, что пугали меня капитально, основательно и всей своей сущностью. Они могли превратить психиатрию в схоластику и жонглировать ею, как вредоносным орудием. Такие люди элегантно строили фразы, вставляя в каждую из них, по крайней мере, по четыре современных термина. Говорили на впечатляюще запутанном психиатрическом жаргоне. Такие слова, как «парадигма», «дискурс», «дихотомия» и «иррелевантно» были для них как собаки для старого охотника, которому лень самому пойти и принести себе тапочки из прихожей.