Безумие на двоих

Имя действительно редкое, может даже не существующее вовсе, но мне нравится, и хотя я знаю, почему он боится ненависти собственного ребёнка и, наверное, этот же страх пронизывает и мои внутренности, я, мы делаем вид, что говорим только об имени для дочери.

− Так себе имечко, − говорю я, для пущей убедительности издавая неопределённые  хмыкающие звуки. − И совершенно не подходит для мальчика. Нашего сына будут звать Владимиром. Я вижу, как вытягивается его лицо, и усмехаюсь тому же выражению глаз, что отражалось в моих собственных, несколькими минутами ранее.

Я придумала имя для ребёнка ещё в кардиологической клинике, спустя полуторачасовое обследование, через которое мне пришлось пройти из-за случившегося со мной прямо на улице обморока, о котором к счастью Влад ничего не знает и не узнает. Тогда, мне непременно захотелось, чтобы в имени нашего малыша переплетались имена его родителей, бесконечно любящих друг друга, невзирая на все существующие и воздвигаемые преграды. Захотелось, чтобы наш сын соединил нас до конца, скрепил невидимой нитью, которую не может разорвать даже Господь.

− Пусть будет по-твоему, − только и сказал мой любимый, легко соглашаясь, а затем в последний раз приобнял меня за талию, перед тем, как нам нужно было вернуться в дом, из которого ещё не доносилось голосов его обитателей, но, бесспорно, рассвет успел встретить и их.

Я счастливо улыбалась, идя позади своего ангела-хранителя, шаг в шаг и крепко сцепляла выскальзывавшие из его руки свои пальцы с его. Это случилось на крыльце, за полсекунды до открытия входной двери:

− В следующий раз. − Его шёпот обжёг мою щеку, а затем губы капризно прихватили мою холодную мочку, пленяя не только маленький кусочек кожи, но и всё тело, заставляя возжелать его с непреодолимой силой, так, что из головы совершенно вылетел наш спор, и я просто окаменела на месте.

Я сбежала в свою комнату, как только мы оказались в прихожей, даже не взглянув на своего соблазнителя и проигнорировав его победную усмешку.

Позже за столом в гостиной, когда я заняла своё привычное место, рядом с братом, уже  одетая в относительно нормальную одежду, почувствовала, как отголосок тех предательских мурашек у входной двери стремительно высвобождается из-под контроля моей воли и растекается по моей коже.

Я вздрагиваю, и это не остаётся незамеченным от маниакально-навязчивых карих глаз цвета тёплого коньяка без малейшего сострадания, не охлажденного жалкими кубиками льда.

− Мира, передай мне, пожалуйста, солонку, − слышу голос матери.Реагирую на автомате:

− Вот, мама.

− Спасибо, дорогая. − Что нужно было ответить?

− Не за что? − неуверенно, вопросительно, обнажающе беззащитно в глазах своего мучителя промахиваюсь с ответом. Впрочем, говорю я настолько тихо, что остаюсь услышанной только тем, кем услышанной быть не хочу из-за распространяющейся по телу слабости.

Я пытаюсь отвлечься на разговор сестры с отцом, действительно стараюсь и у меня даже получается ухватить обрывки рассказа.

−… потрясающий… пляж, мы загорали… напролет,… а песок… такой прохладный…

Я начинаю нервничать ещё сильнее, не вовремя посетившей меня мысли о пустынном пляже и единственном желанном спутнике − Владе. Я слышу собственный вздох, и запихиваю ещё одну порцию яичницы себе в рот, набивая его тем самым до отказа, так, что трудно прожевать и невозможно проглотить.

− Вкусно? − раздаётся насмешливый голос сбоку, и я активно качаю головой, боясь посмотреть в ту сторону, чтобы не показывать своего красного как чили лица, и раздутых, как от пчелиного укуса щёк, рта, еле сдерживающего всю ту пищу, которую я туда успела запихнуть.

− Правильно. Тебе сейчас нужно больше кушать. − Влад говорит только со мной, говорит очень определённо, но наш дуэт неожиданно оборачивается в трио.

− Почему это? − Лиза выказывает ненужную мне заботу, совершенно не затрагивающую интонации её голоса, но её любопытство удовлетворяется не мной.

− Мира провела какое-то время в больнице, перед самым вашим приездом. − Я, наконец, избавляюсь от преследующего меня желания раздеть Влада немедленно и от непомещающейся во рту еды, глотая всё и сразу, больно раздражая горло, а затем запиваю всё апельсиновым соком.

− Ох! Неужели? − вырывается у сестры.

Я бы могла в подтверждение слов брата закивать утвердительно, но мне самой этот жест кажется смешным, и я просто удаляюсь из-за стола со своей тарелкой.

Все члены моей семьи продолжают ещё некоторое время просвещать мою сестру и её мужа Анатолия о моих приключениях в стенах клиники, а затем все благополучно возвращаются в продолжение обсуждения отдыха на Мальдивах.

Тётя Таня ушла ещё до того, как все успели собраться внизу, поэтому эта территория в доме сейчас оказывается в полном моём распоряжении. Я подхожу к раковине и открываю воду, намыливая тарелку, пока её очень резко не выхватывают их моих рук.

− Что ты делаешь? − вскидываюсь на Влада, так бесшумно оказавшегося за моей спиной.

− В доме есть, кому мыть посуду. − Он выглядит непреклонным, а тон его серьёзным, отчего мне хочется рассмеяться ещё сильнее.