Безумие на двоих

− Знаешь, что самое ужасное? − сказал я, вздрагивая от того, что голос мой выдавал степень моего опьянения, никак не желающего содействовать мне с отключением собственного сердца.

Олег промолчал, только напрягся немного, перекручивая руль в руках.

− Она не сказала, что уходит, она сказала, что отпускает меня. Не сказала, что не любит больше, сказала, что не хочет больше любить. Чёрт возьми! Не хочет больше любить! − Я бил кулаком приборную панель, не ощущая в руке такую необходимую физическую боль, чтобы заглушить эмоциональную.

− Прекрати, Влад! − прикрикнул на меня друг, подавляя звуки удара и мой отчаянный вопль раненного зверя.

− Отвези меня к ней, Олег. Вези... − Я выгнулся на сиденье, натягивая вены на шее, ломка пробралась в испорченную кровь и просила моё тело быть рядом со своим наркотиком. Наркотиком была −  Мира

В машине снова воцарилась тишина, я закрыл глаза пытаясь забыться пьяным сном, но мысли были трезвыми и оглушающими.

− Я даже не могу быть пьяным настолько, чтобы не думать о ней… − шептал я, сквозь опущенные веки, следя за мерцанием ночных огоньков сонного и живого города. − Не могу заставить её остаться… Это безумие…безумие… безумие…безумие. Я хочу заставить её забрать свои слова, пусть они будут глупой, неудачной шуткой. Я согласен, я посмеюсь вместе с ней, только пусть вернётся ко мне. Пусть будет со мной.

− Приехали, Влад, − пробурчал Олег, глуша двигатель.

− Я знаю, знаю. Подожди ещё чуть-чуть. Мне нужно… прийти в себя, − вопреки собственной просьбе, я сразу же покинул машину друга и застыл возле железных ворот. Ещё шаг и они начнут открываться, ещё шаг и я ближе к ней, но так далеко от неё как сейчас, я не был ещё никогда.

− Пока, Олег, − я махнул рукой, не посчитавшему нужным покинуть автомобиль другу и ещё несколько минут смотрел ему вслед, разворачивающемуся и уезжающему прочь отсюда. Все эти десять дней повторяется одно и то же, ему, наверное, просто надоело видеть повторяющуюся картину пьяного меня перед собой, слушать повторяющиеся слова, фразы, мольбы − мои.

Ворота раскрылись раньше времени на целую секунду до того, как мои ноги приблизились к металлической конструкции, я обернулся назад и вошёл в пустынный двор. По гравиевой дорожке, освещённой двойным рядом прожекторов, чётко вычерчивающих головки нераскрытых нарциссов, грозящих зацвести завтрашним утром строго по моему распоряжению.

Подошвы скользят по мелким камешкам красного гравия, а руки скользят по лицу, я даже не шатаюсь, чтобы почувствовать в теле хоть какие-то крупицы опьянения. Ничего. Словно  этот дом заколдован и алкогольные чары, всемогущие везде, где только ни было, бессильны в нём.

Запах гари и слабый свет искр огня за оградой − в той стороне, где находится мастерская сестрёнки. Ноги шевелятся, как ползучие змеи, не оставляя времени на раздумья унося меня в ту сторону.

Разгорающийся до козырька над входом в пристройку костёр лижет струи воздуха, взвиваясь ввысь тоненькими пальчиками. Рядом хрупкая фигурка Миры с очередным угощением для бодрствующего пламени.

Картины. Она сжигает свои картины.

− Что ты делаешь?! − полукричу, полухриплю я бессознательно.

Она смотрит в мои глаза, отсвет огня танцует в её зрачках свою незамысловатую пляску, а Мира улыбается и пожимает плечами.

− Они не получились, − говорит просто и безжалостно, отправляя полотно в простой раме в зияющую пасть кормчего.

− И поэтому стоит их уничтожить? − я не знаю, почему не останавливаю её беспощадную расправу над своими работами, но остаюсь стоять по ту сторону от разделяющего нас огня, смотря на Миру через нестройные языки пожирателя.

− Нет. Но они занимали слишком много места на стенах и в… моей памяти.

Мне вдруг стало необходимо сделать ей больно, или просто вернуть её, прежнюю Миру в это чужое тело.

− И я? Со мной ты поступила так же? − на моё обвинение, выплеснутое больше с горечью, чем с затаённой обидой, она ответила твёрдым взглядом, коротким молчанием и очередным прощанием безвинного холста.

− Мира! Я? Что ты сделала со мной? Наш ребёнок,  Мира Наш ребёнок… Мне тоже было плохо, мне плохо и сейчас. Это был наш ребёнок, но… его больше нет.

Я рухнул на колени перед разгорающимся пламенем, перед  возлюбленной разводящей воздух пустыми руками. Больше не было картин. А я упрямо повторял два слова, которые нельзя было назвать даже шёпотом:

«наш ребёнок, наш ребёнок, наш ребёнок…»

Мира обошла костёр, поравнявшись со мной, треск в пламени завывал желанием новой жертвы, но теперь голос сестры заглушил всё: и мой неразборчивый лепет, и светлые искры и ночной гул.

− Не кори себя, брат. ОН никогда не был твоим ребёнком.

И даже отдаляющиеся шаги Миры уже не звучали в моих ушах, только бесконечный шум, сплошной, как стена огня передо мной, и оглушительный, как прилив рассвета.

Что отделяет нас друг от друга?

ВЛАД

Столько ошибок, столько невозвращений назад равных только количеству моих раскаяний…