Безумие толпы

– Если бы у нас была запись, инспектор, вы бы ее получили, – ответила Дебби. – Но в последнюю минуту я не успела никого найти.

– Я видел запись вашей лекции, прочитанной перед Рождеством, – сказал Гамаш как бы невзначай.

– Да, была такая; по большей части это съемка, сделанная людьми из публики, – кивнула Дебби. – Мы решили не выкладывать видео, которое снимали на заказ.

– Из-за сцен насилия?

Ответа не последовало.

– Похоже, вы сами выбираете, какую правду нужно показывать, – сделал вывод старший инспектор.

– А разве кто-то поступает иначе? – Профессор Робинсон подняла брови. – Не представляю, чтобы вы рассказали нам все, что вам известно. Например, как этот человек пронес пистолет в зал? Я видела ваших людей у двери. Они проверяли всех, кто входил.

Гамаш бросил взгляд на почетного ректора – не проговорилась ли она насчет подозреваемого сообщника? Но похоже, Эбигейл Робинсон догадалась о том, что лучше помалкивать.

– Мы расследуем все обстоятельства дела. Есть вероятность, что он был не один.

Единственным ответом на это было потрескивание поленьев в камине.

– Значит, сейчас там кто-то есть? – Дебби широко раскрытыми глазами смотрела на застекленную дверь, выходящую в сад.

– Наши агенты охраняют этот дом, – сказал Гамаш. – И мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти сообщника. Если он есть.

– Вы не знаете точно, есть он или нет? Как вы можете найти кого-то, если не уверены в его существовании? – возвысила голос Дебби.

– Они знают, что делают, – вмешалась Колетт. – И делают это хорошо.

– Как вчера, когда пропустили в зал стрелка с пистолетом? – не унималась Дебби.

Эбигейл положила ладонь на руку подруги. Дебби, чтобы успокоиться, сделала глубокий вдох и сжала пальцы Эбигейл.

Итак, кое-что Гамаш уяснил. Эбигейл Робинсон и Дебби Шнайдер, несомненно, были парой. И возможно, их любовный союз был прочнее, чем у некоторых. Ведь сексуальные отношения не гарантируют близости, так же как их отсутствие ей не мешает.

– Подумайте хорошенько: кто мог затаить зло против вас? – спросила Лакост. – Коллеги, бывшие партнеры? Были же у вас недоброжелатели?

– Похоже, таких половина Канады, – усмехнулась Эбигейл.

– Я имею в виду кого-то конкретно.

– Не могу себе представить, чтобы я насолила кому-то настолько, что он вознамерился меня убить. А ты? – спросила она у Дебби, которая тоже отрицательно покачала головой.

– Вы работаете в Университете Западной Канады, верно? – уточнила Лакост.

– Да, в УЗК. Я фактически заняла место своего покойного отца.

Изабель взвесила, какие это могло иметь последствия. Ей приходило в голову что-то шекспировское. Даже древнегреческое. Вот только скрывалась за этим трагедия или же судьба милосердно наградила одаренного ребенка?

– Он, вероятно, был еще не стар, когда умер, – сказала Лакост.

– Да. Инсульт.

– И вы находились в Оксфорде, когда это случилось?

– Она была там, да, – подтвердила почетный ректор. – Я получила известие о его смерти, и потом уже мне пришлось позвонить Эбби.

– Вам сообщили из больницы? – спросил Гамаш.

– Oui. Пол просил медиков связаться со мной, если что-то случится. Он в такой ситуации не хотел, чтобы Эбигейл узнала о его смерти от посторонних.

– Похоже, он был заботливым человеком, – произнес Гамаш.

– Он был любящим отцом, – сказала Колетт. – Готовился к непредвиденному.

– Он практиковал теорию вероятности? – спросил Гамаш.

– Вы должны это знать, старший инспектор, – обратилась к нему Эбигейл. – Разве вы сами не высказываете гипотезы, основанные на вероятности, а потом, по мере получения фактов, отбрасываете те, что не подтвердились? Разве не так вы находите убийц?

– Вы это очень точно заметили. Но еще мы должны учитывать эмоции. То, как мы относимся к тем или иным вещам, влияет на то, какими мы их видим.

– Немного напоминает случайную карту, – сказала Колетт.

– Вы удивитесь, когда узнаете, насколько отчетливо может видеть сердце. Я знаю наверняка: то, что мы чувствуем, определяет то, что мы думаем, а это, в свою очередь, влияет на наши поступки. Благодаря действиям остаются улики, те факты, о которых вы упомянули. Но все начинается с эмоций.

– К счастью, у чисел нет чувств, – сказала Эбигейл.

– Нет. Но чувства есть у математиков, у статистиков, с этим ничего не поделаешь. Как и у тех, кто расследует убийства. Мы можем совершать ошибки. Неправильно истолковывать улики. Даже манипулировать фактами, подгонять их под наши гипотезы. Мы стараемся не делать этого, но мы люди, мы падки на искушения. К счастью, если мы неправильно интерпретируем факты и арестовываем невиновного, дело прекращается.

– Но не всегда, – возразила почетный ректор Роберж. – Иногда приговаривают невиновных. А виновных освобождают.

– Именно об этом я и говорю, – сказал старший инспектор. – Один и тот же набор фактов может привести к разным выводам. Наша интерпретация фактов может зависеть от нашего жизненного опыта. Даже от нашего воспитания. От того, что́ мы хотим получить от этих фактов.

– «Ложь, наглая ложь и статистика»?[51] – припомнила Эбигейл.