Безумная мудрость

Мы извлекаем из истории лишь один урок: история нас ничему не учит.

Джордж Бернард Шоу. «Справочник революционера»

XX век стал свидетелем взлета и падения ряда великих империй, и границы государств за рекордно короткий отрезок времени перекраивались множество раз.

В начале столетия Европа была средоточием мирового могущества: Британия, Франция, Голландия, Португалия и Испания распространяли свою власть на все континенты. К началу Первой мировой войны европейские империи начали распадаться, и теперь, к концу века, они представляют собой не более чем второстепенных участников геополитической игры. Всего лишь несколько десятилетий назад британцы с гордостью заявляли: «В Британской империи солнце никогда не заходит». Все, что у них осталось, — это несколько небольших островов, и теперь можно с полным правом сказать, что над Британской империей солнце едва–едва восходит.

Европейские империи держались на плаву в течение нескольких столетий, но в XX веке процесс взлетов и паде — [216] ний принял ускоренные темпы. Россия добилась огромного могущества и утратила его в течение каких–то нескольких десятилетий. За полвека Германия дважды завоевывала половину континента и теряла свои приобретения.

Нация гибнет не иначе, как совершая самоубийство. Ралф Уолдо Эмерсон

В середине столетия Соединенные Штаты превратились в сверхдержаву, а к концу века сфера их влияния стала заметно таять. Имперское солнце, закатившись над Британскими островами в первой половине столетия, неожиданно взошло над Японией в его второй половине.

Бросая взгляд из 2000 года, мы видим, что процесс появления и исчезновения империй носил на протяжении всей истории человечества некий ритмический характер: вавилонская, египетская, персидская, монгольская, греческая, римская, оттоманская империи, цивилизации майя и ацтеков, многочисленные китайские династии и великое множество не столь значительных держав непрерывно сменяли друг друга. Наряду с царской короной и ключами от колониальных сокровищ, каждая новая империя, похоже, наследовала у предыдущих план взлета и падения.

Этот план требовал, чтобы империя была основана под диктатом грубой силы или за счет сочетания силы и экономической власти, часто во имя какого–нибудь определенного божества, в качестве провозвестника какой–нибудь новой социальной теории или с целью повышения уровня жизни всех членов общества.

Ведомые расистскими устремлениями и чувством превосходства, империи начинали нещадно эксплуатировать колонизированные народы и природные ресурсы, что вызывало справедливый гнев угнетаемых, которые в итоге брались за оружие. Это, в свою очередь, вынуждало имперских правителей содержать огромные вооруженные силы.

Трудности сохранения власти на дальних рубежах сопровождались общим упадком в метрополии, которому способствовали накопление чрезмерных богатств и развал имперской цивилизации, подтачиваемой проникавшими в [217] нее элементами культуры завоеванных народов. Все это приводило к распаду империи, которому сопутствовало разорение многих слоев населения, как в метрополии, так и в колониях.

В итоге пришедшая в упадок империя превращалась в колонию какой–нибудь новой империи. Анализируя историю человечества, Освальд Шпенглер заключает, что подобный крах неизбежен:

Империализм, окаменелые остатки которого вроде египетской, римской, китайской империй могут сохраняться столетиями или тысячелетиями — мертвые тела, аморфные и обездушенные человеческие массы, потребленный материал какой–то великой истории, — следует понимать как типичный символ развязки. Здесь нет выбора. Здесь ничего не решает ни сознательная воля отдельного человеками даже воляцелых классов и народов. Экспансивная тенденция — это рок, нечто демоническое и чудовищное, увлекающее человека, заставляющее его служить себе и истощающее его, все равно, хочет он этого или нет, знает он об этом или нет.

Бросая на XX век ретроспективный взгляд, мы видим, что по крайней мере его вторая половина может быть названа «американской эпохой», так как Соединенные Штаты взяли бразды правления во многих бывших европейских колониях в свои руки, благодаря кока–коле, фильмам и американской мечте, слишком уж красочной, чтобы она могла когда–нибудь сбыться.