Безумная тоска

Она сказала ему об этом: что не чувствовала его рядом с собой, что он как бы смотрел на них со стороны, не принимая участия в происходящем, а только думая об этом. Джордж попытался ей объяснить – и самому себе тоже, – что с ним происходит, что он понял о себе: он сказал ей, что все еще живет воспоминаниями о своей сексуальной жизни в прошлом, не отдавая себе отчета сейчас, а может, так было и раньше, в том, что с ним происходит в данный момент. В самом начале, с новой партнершей, он не находил себе места от волнения; преодолев его, он снова терялся, погружаясь в желание, бывшее воспоминанием о желании, растворялся в ощущениях, в образах, подпитывающих память, которой он всегда был верен; входя в кого-то, он пребывал в ком-то другом, в своем прошлом, и когда с кем-то трахался в настоящем, фокусировался на моментах из прошлого, прежде не замеченных, не приносивших ему удовольствия; их он переживал позднее, иногда намного позднее, уже с другой женщиной, в другом месте и в другое время. В его памяти оставался четкий отпечаток, некий момент времени, в который оседлавшая его женщина отворачивалась и смотрела назад, волосы падали на ее плечо, он видел изгиб ее талии, живот, бедро; когда они были с ним, его с ними не было; воспоминания о них преследовали его позже, когда он занимался сексом с другой или мастурбировал, и так было снова и снова.

– Тогда в чем секрет женщины, с которой у тебя был секс трижды в месяц?

– По своей сути она была актрисой. Получала невероятное удовольствие, позируя. Хотела снимать видео, фотографироваться, но я был против. То есть мы были едва знакомы, вдруг дело бы дошло до шантажа?

– Мог бы работать на воображаемую камеру.

– Да. Нет. Ну, может быть. Но дело в том, что то, что между нами сейчас, реально. А то, что было с ней, – нет.

Если бы его воспоминания о сексе строились по какому-либо иерархическому принципу, это был бы принцип момента или их концентрация, мгновений, когда женщина хотела его, раскрывалась перед ним, отдавая ему себя. То, как ее бедра двигались ему навстречу. Однажды в номере отеля он сказал своей знакомой по бизнесу – приезжей замужней женщине, пригласившей его выпить, что, как знали оба, означало секс, – после нескольких перерывов и возобновления попыток, он никак не мог кончить, и на ночь глядя он сказал ей, что хочет трахнуть ее в задницу – и с тех пор не мог забыть ее лица – румянец согласия: она повернулась к нему задом, охотно раздвинув ягодицы, большие, с темной ложбинкой. Туда он и кончил и, вспоминая об этом, кончал еще дюжину раз, вспоминая, что она с готовностью согласилась на это, он помнил не то, каким был секс, а то, как она отдалась ему. Или еще раньше, тем летом, когда он и Сюзи встречались по пятницам, в его влажной квартире на 110-й, не опуская занавески, ей было все равно, она стягивала платье без рукавов, платье в цветочках, красных и желтых, через голову, на ней не было лифчика, вставала на колени на кровати и брала у него в рот. Они занимались сексом два месяца, но все, что он запомнил, – как трахал ее на ее детской кровати, стеганое одеяло с оборками, белое изголовье, в доме ее родителей, она пригласила его туда, когда они были в отъезде. И он рассказывал Анне о том, как за прошедшие годы часто воспроизводил в памяти, записывал и перезаписывал уже записанное, пока, наконец, не кончал, и тогда ослепительная вспышка заставляла его отпустить эти воспоминания. Он изливал в своих партнерш не просто семя, но порнографию своей памяти.