Безумная тоска

– Бля, – снова выругался Берк. – Меня это прям вымораживает.

Он пристально посмотрел на Джорджа, ткнув в него пальцем:

– Не стоило мне с тобой своими тайнами делиться. Ты все засрал.

Кредит, поиск подходящего места, реновация: кафе открылось в августе 86-го на Авеню А, между Седьмой и Восьмой улицами. Получилось как с одним из тех заведений, что вдруг открывались в твоем районе, пока ты отсутствовал. В первые три недели был просто мертвый штиль, а потом все быстро пошло в гору. Берк разрешал разным группам и музыкантам выступать, когда те захотят, соорудил для них сцену в углу. По утрам и когда никто не играл, на ней умещалось еще три столика. На голых кирпичных стенах (без теплоизоляции, о чем они жалели зимой), таких раздолбанных, что неволей вспоминались итальянские руины, он развесил картины местных художников. В том году было что-то вроде небольшого возрождения греко-римской культуры, и он заполучил неуклюжие картины, написанные маслом, изображавшие классические статуи с отбитыми руками и безумными глазами. То, что Джордж называл «неоклассическая Крейола», после сократив до «нео-Крейолы»[103]: аляповатые Аполлоны и Афродиты на ярко-красном, синем или зеленом фоне. Широкие мазки и внушительные гениталии. Было даже несколько годных. Берк предпочитал большие, сумасшедшие предметы искусства, купленные у местных или взятые напрокат из близлежащих галерей: сальвадорские герильи в коммунистических джунглях, вопящие дети и все в таком духе.

Если художник, у которого покупалась картина, становился известным и его работы начинали цениться по-настоящему, Берк ее продавал, а деньги вкладывал в кафе.

– Страховку неохота платить, – говорил он.

На всех этих художественных произведениях лежал оттенок иронии, проявлявшийся в топорном оформлении, как у книжки комиксов. Ирония тонконогих детей из пригорода, заселивших этот район и соседние, людей, выросших в мире, способном превратить в товар любые убеждения, идею, стиль. В некоторых работах чувствовалась ярость, но большинство удавались и так, без нее. Художники эти в основном были беженцами, белыми детьми пригородов или уже не детьми, но все еще в конверсах и черных Levi’s 501. Их ярость, как правило, выглядела детской и умышленной и некоторых приводила в бешенство, как всегда приводит в бешенство ребенок, который специально ведет себя плохо. Язвительный скептицизм работал. Так они относились к родителям и это же отношение транслировали на остальной окружающий мир, часто на свои картины, фильмы или свою литературу. Одна из местных художниц писала ландшафты девятнадцатого века, помещая на передний план современные батальные сцены; правительственные коммандос, убивающие крестьян, были на картине, купленной у нее Берком. Ее звали Тесс. Ее бойфренда они звали доктор Лохматый.

Управляя кафе, приходилось знакомиться со всеми этими людьми. Со временем кто-то из них – сначала чувствуя за собой вину, а потом уже нет – снова оказывался в пригороде, растил детей. Но множество других оставалось, боролось, заводило семьи, попадая в мясорубку государственных школ, дрянной инфраструктуры, двойных колясок на лестнице в подземке. Работа в кафе сводила с ума. В шесть утра или раньше приемка доставки из пекарни, еще поставки, так что кому-то приходилось быть там с половины шестого. Открывались в семь тридцать – можно было бы и позже, с учетом того, что в этом районе смысла в этом было маловато, мало кто вставал раньше десяти, но Берк был верен рабочему классу и белым девочкам, работавшим в мидтауне, заглядывавшим в кофейню по пути к метро, чтобы взять в дорогу кофе с обезжиренным молоком. Запоздалые клиенты: сантехники, плотники. Для всех них нужно было открываться в шесть тридцать, и один только кофе прибыли не приносил. Закрывались в час ночи. Берк нанял хороших людей. Музыкантов, художников, актеров, но всех – с практической жилкой, он мог ясно видеть это в людях, словно шаман. Но либо Берку, либо Джорджу приходилось быть там или при открытии, или при закрытии заведения, так как в розничной торговле никому нельзя было доверять. Каждую ночь они зарабатывали в семь раз больше, чем раньше за неделю. Иногда, если по какой-то причине одному из них приходилось закрывать ночную смену и следом открывать утреннюю, они закрывали кассу в одиннадцать или полночь, а остаток переносили на следующее утро. Скоро в день у них выходило три тысячи, а по выходным еще больше. Плотные кожаные и холщовые инкассаторские сумки с кодовыми замками. Машинка для сортировки купюр и отсчета сдачи. Крохотный офис со шкафчиком для документации, маленьким столом и двумя скрипучими стульями, найденными на улице, совсем как старые в «Очевидце», серые алюминиевые рамы, зеленые виниловые сиденья под кожу, каждое со смертельной раной, должно быть, по всей стране расползлась целая армия этой херни.

– Я без денег рос. А ты? – спросил Берк.

– С деньгами были проблемы, – ответил Джордж. – У нас их всегда было меньше, чем надо. Но это не одно и то же.