Конечно, это был довольно нереалистичный урок по воспитанию ребенка. По сути, на нем мы узнали только то, что можно заклеить голову младенца суперклеем после того, как его уронишь, а также что мальчики из класса обязательно его отберут, так что безопаснее всего ему будет в багажнике твоей машины. Также мы узнали, что младенца нужно завернуть в пищевую пленку, чтобы его внутренности не разорвало, пока он катается в багажнике машины по дороге домой. Кроме того, если не хранить младенца должным образом в морозилке, то в нем заведутся долгоносики, и придется выкинуть своего младенца в мусорку, вместо того чтобы потом испечь из него пирог, за который тебе поставят оценку (следующие две недели на уроках домоводства мы занимались выпечкой, и из своего младенца я испекла ананасовый пирог-перевертыш. Мой младенец оказался просто объеденьем. Между прочим, это одна из тех вещей, о которых не поймешь, насколько она странная, пока не напишешь про них).
Недавно Хейли решила, что хочет записаться в отряд девочек-скаутов. Я объяснила, что это финансовая пирамида по продаже печенья, но она все равно была в восторге. Я ходила на собрания ее отряда и пряталась на задних рядах, пытаясь не подавать виду, что мне некомфортно находиться рядом с другими родителями.
На прошлой неделе я сидела в своем привычном углу, и вдруг одна из мам села рядом со мной и завела непринужденный разговор. В этот момент я мысленно похвалила себя за то, что веду себя, как нормальный человек. Несколько секунд спустя через заполненную другими девочками-скаутами комнату на меня посмотрела Хейли и воскликнула: «МАМОЧКА! Ты завела себе подругу! Молодец!»
Я готова была сквозь землю провалиться, потому что быть опозоренным своим ребенком, будучи взрослым, почти то же самое, что быть опозоренным своими родителями, когда ты маленький, только еще хуже, потому что ты не можешь закатить глаза, делая вид, что они просто тебя не понимают.
Дети полностью нас понимают. Намного больше, чем нам этого бы хотелось.
Возможно, именно поэтому они записываются на все эти кружки и уезжают в лагерь. Наверняка, это делается для того, чтобы их родители могли все это время проводить дома за просмотром дерьмовых программ по телевизору, плача и поедая горы картофельного пюре, а также наряжая своих котов в одежду, не боясь при этом резкого, но справедливого осуждения со стороны своих собственных детей.
Вот теперь все начинает становиться на свои места.
Это печенье ни черта не знает о моей работе
– НО Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ВЗРОСЛОЙ! – прокричала я, свернувшись в позе эмбриона в углу кабинета. – Я просто пока еще к этому не готова!
Это был серьезный психологический срыв, которым бы мой психотерапевт, я уверена, будь она здесь, была бы довольна. Но вместо этого на меня уставились мой муж и наш бухгалтер – так, словно нечто подобное произошло во время нашей изначально посвященной финансовому планированию встречи впервые.
– Вообще-то, я не с ней, – пробормотал Виктор.
Он сказал это по привычке, но аргумент явно был слабый, так как он держал в руках папку с бумагами, подтверждавшими, что за семнадцать лет вместе мы купили огромную кучу всякой херни. Либо, возможно, это была папка с доказательствами, которые он собирал, чтобы упрятать меня за решетку. Если дело было в последнем, то скоро все должно было для меня закончиться.
– Тише-тише. Никто тут никого не осуждает, – сказал наш бухгалтер (Мори), опасливо подняв руки, как это делают перед людьми, готовящимися прыгнуть с обрыва или перед бешеной собакой в надежде, что она понимает по-английски.
Потом он сказал что-то по поводу того, что «он был там только для того, чтобы помочь людям привести их финансы в порядок», но я услышала:
Мы собрались здесь, чтобы обсудить, насколько ужасно у тебя получается быть ответственным, нормальным человеком. Тут повсюду скрытые камеры, и все это появится на YouTube, а я буду сказочно богат.