Безумно

Тем не менее я выбираю золотую середину. Я беру один из ее растрепанных локонов и щекочу им ее нос. Сначала медленно и осторожно, боясь переборщить, но, ей-богу, она непоколебима, как слон. Поэтому в какой-то момент я просто засовываю кончик длинной пряди ей в ноздрю. Я голодна. Я хочу есть.

В тот момент, когда Энди мощно чихает, я так пугаюсь, что чуть не падаю с кровати. Я вскрикиваю от неожиданности и сразу же после этого начинаю истерично смеяться.

– Что это было? – спрашивает Энди хриплым сонным голосом. – Ты засунула что-то мне в нос?

Она пытается сесть, однако продолжает держать глаза закрытыми, как это часто с ней бывает. Она морщится и несколько раз шевелит носом, прежде чем почесать его кончик.

– Это было неприятно. И даже отчасти отвратительно, – говорит она, и я утешительно поглаживаю ее по ноге. Сейчас она уже сидит, но ноги вытянуты под одеялом, а волосы все еще торчат во все стороны.

– Давай, пора завтракать.

– Который час?

– Время еды.

– У тебя всегда время еды, Джун.

Я весело наблюдаю за ней в ее режиме зомби и встаю с кровати. Зевая, она указывает в сторону стола.

– Можешь дать мне мои очки? Они где-то там лежат.

Я протягиваю их ей и со смехом качаю головой, потому что она надевает их, по-прежнему не открывая глаз.

– В этом случае очки тебе не помогут, ты ведь это понимаешь, да?

– Не будь такой занудой. Обычно их никто не любит. Ты слышишь? – Она зовет меня, но я уже на диване, вожусь с пакетом с едой. Через несколько секунд Энди присоединяется ко мне, открыв глаза достаточно широко, чтобы ни на что не натолкнуться.

– Вот твой чай.

– Боже. Спасибо. Ты супер. Я все верну.

– Я знаю. В пакете твои любимые вафли.

Но Энди пока еще радостно обнимает свой чайный стаканчик и счастливо улыбается.

– Во сколько ты приехала? – спрашиваю я ее между двумя глотками кофе.

– Понятия не имею. Может, в три или четыре. Я не смотрела на часы. Ты спала, и я изо всех сил старалась не побеспокоить тебя. Ты сказала, что плохо себя чувствуешь, а сон – это лучшее лекарство. По крайней мере, во многих случаях.

– Да, я внезапно заснула вчера. Извини.

– Проклятье, – она морщится и немного высовывает язык. – Горячо, – ворчливо поясняет она. – Но тебе не нужно извиняться. Я тоже сразу уснула. Не могу даже вспомнить, как мне удалось надеть пижаму. Не говоря уже о том, чтобы найти ее.

Энди сверлит меня укоризненным взглядом, и я кривлю лицо.

– Я еще не доросла до уборки.

– Или тебе просто не хотелось. – Энди храбро хватает вафлю и мычит от удовольствия после первого укуса.

– Думаю, что и то, и то понемногу, – вздыхаю я и наконец тоже принимаюсь за завтрак.

– Так что же с тобой было? Тебе уже лучше?

В этот момент я ужасно радуюсь, что она не увидела меня сегодня утром перед душем. Остается только надеяться, что я не выглядела так плачевно, когда она приехала ночью домой.

– Да, все будет хорошо. Вчера был просто довольно странный день.

О нет. Она отставляет чай в сторону и перестает жевать. Это означает, что мне теперь так просто не отделаться.

– Знаешь, это нормально – чего-то не рассказывать. Секреты – это не проблема, – спокойно говорит она. – Но ложь – уже совсем другое дело.

– Я не собиралась… я не лгала тебе.

– Значит, вчера был просто «странный день»?

– Нет.

– Значит, Джун, ты солгала.

Она не злится и не кричит. Не обижается. Энди не такая. Она понимающе, почти заботливо улыбается мне. Боже, я не достойна такой хорошей подруги.

– Я не хотела говорить об этом вчера и не знаю, смогу ли я сделать это сегодня.

– Тогда расскажи, когда будешь готова. Это не важно.

– Спасибо, – я прочищаю горло. – Не могла бы ты не разговаривать с Купером в ближайшее время? В смысле, обо мне.

– Это из-за Мэйсона, верно? На складе что-то между вами было? Вот почему на тебе была его рубашка? Извини, это само вырвалось у меня. Ты не хотела говорить об этом…

Она смотрит на меня, и я на мгновение задерживаю дыхание, прежде чем кивнуть. Мои губы плотно сжимаются, а взгляд опускается. И, прежде чем я успеваю сдержать себя или передумать, все выплескивается из меня наружу. Все мысли и заботы, которые мучают меня и преследуют. Я рассказываю и вижу, как черты лица моей подруги меняются с каждым произнесенным предложением. Как она внимательно слушает, анализируя мои слова.

– Я накосячила, Энди. Я сделала больно нашему другу, очень больно.

– Ох, Джун. Признаюсь, я не знаю, что сказать и как тебе помочь. Но… нет ничего плохого в том, что ты что-то испытываешь к Мэйсону.

Я чувствую, как у меня горят щеки, и сдерживаюсь, чтобы не нагрубить. Ужасно хочется закричать: «Ничего я к нему не испытываю!»

– Все, что я чувствую в отношении Мэйсона, это гнев и раздражение – но очень редко у меня случается короткое замыкание, и это превращается в нечто другое, но только в момент слабости.

– Ты неисправима. Уговаривай себя, как хочешь. Но, может, ты когда-нибудь поговоришь с ним?

– Мэйс знает, что я ничего от него не хочу.

– Мм.

– Мм? Что ты имеешь в виду под этим звуком?

– Ты же хотела переспать с ним, разве нет?