Безумное благо

Вам бы так хотелось первым среди американских писателей еще при жизни войти в Плеяду. Один из ваших сыновей был актером телевидения в Лос-Анджелесе. Он женился прошлой осенью. Вы не присутствовали на свадьбе. Другой работает лыжным инструктором в Колорадо. Будущим летом вы станете дедом. Вы не рассказывали мне о своей дочери. Ни слова о Зельде, а? Вы были слишком молодым, чтобы участвовать во Второй мировой, и слишком старым, чтобы попасть во Вьетнам. Вы написали слова к одной из песен Джоан Баэз.[50] Вы не слишком этим гордитесь. В вашей жизни было множество вещей, которых вы не повторили бы снова. На вашем левом плече татуировка в виде кленового листа. Вы сделали ее недавно.

– Нужно достаточно состариться, чтоб быть уверенным в том, что не поменяешь мнение, – объяснили вы мне, расстегивая ворот рубашки.

– Что вы делали летом шестидесятого, когда разворачивались события «Страны сливочного мороженого»?

– Ничего особенного. Работал в пивной. Это было ужасно скучно. Ничего романтического со мной не произошло. Я не встретил никого, похожего на Еву, увы!

Я спросил вас, что вы думаете про Мод.

– Она всего лишь способная чудачка, – ответили вы.

Мод! Я же просил тебя не читать это. Будешь теперь меня слушаться, правда?

Мод пристегивает ремень безопасности и причесывается, глядя в зеркало заднего вида. Мод закинула ногу на ручку кресла; на кончиках пальцев ноги чудом держится мокасин. Мод сидит на ступеньках Троицы-на-Холмах и делает вид, будто читает «Ла Република». Мод прикуривает сигарету от книжки спичек, привезенных ею из какого-то отеля на Ибице. Мод играет в теннис в паре в том доме в Перигоре, где были гигантские пауки. Мод возвращается с распродаж. Мод щурит глаза, чтобы разобрать титры в кинозале. Мод стрижет ногти над умывальником. Мод смотрит фильм с Робертом Редфордом,[51] где тот постоянно звонит по старенькому дисковому телефону. Мод покупает мне на другой день такие же рубашки, что и у актера. Мод постукивает по переднему зубу ногтем среднего пальца. Мод плачет в кухне из-за того, что мать на том конце провода только что швырнула телефонную трубку. Мод и ее йогурты из цельного молока, которые она поедала вечером в постели. Мод, так и не научившаяся пользоваться видеомагнитофоном, но способная безошибочно ориентироваться в отделе женской одежды на втором этаже универмага «Бон Марше». Орфографические ошибки Мод. Смех Мод, обнаружившей, что какое-нибудь слово произносится не так, как она всегда думала. Мод, ругающаяся на свой мобильный телефон. Мод и ее крученые макароны с кабачками. Нежное тепло ее тела, когда она, улыбаясь, танцевала медленные танцы. Я любил смотреть, как она читает, одевается, сушит волосы, выбирает юбку. Ее движения тогда озарял какой-то свет. Я не думал, что когда-то могу потерять ее.

Вы до сих пор кусаете себе локти. Вы ни за что не должны были соглашаться. Когда-то очень давно к вам приехали люди с телевидения. Это было ужасно. Вы поклялись больше не экспериментировать. Интервьюер не читал ваших книг и извинялся за это. Звукорежиссер спрашивал, где находится туалет. Оператор боялся собаки. Вам пообещали, что все займет не более часа. Приехав в полдень, в пять вечера они все еще были у вас. Вам пришлось бесконечно повторять одно и то же. Ваши ответы становились все более неестественными. Они хотели поведать о ваших первых шагах в литературе, прерывая рассказ кадрами, где некая театральная актриса читала бы отрывки из ваших романов. Сделали пробы с микрофонами. Установили свет. Проверили объектив. Себастьян Брукинджер, кадр первый, дубль один. Пришлось повторять. Один из прожекторов не включился.

Вы проводили их до фургона. Они сердечно поблагодарили вас. Однако вы отчетливо слышали, как режиссер спрашивал у журналиста, когда машина трогалась с места:

– Что будем со всем этим делать? У тебя есть идеи?

Канал отказался показывать передачу. Все оказалось напрасным. После вашего затворничества они, естественно, пересмотрели свое решение. Слишком поздно: ваши адвокаты запретили любые передачи о вас. Право на изображение.

Не надо мне вешать лапшу на уши. Когда говорят, что вы все бросили, позвольте усмехнуться. Это от чего же вы такого отказались, кроме тягостной обязанности давать интервью, нагоняющие сон, и отправлять рукописи издателю? А эти ваши знаменитые сеансы медитации – это просто смешно. Когда вы увели у меня Мод, речь уже не шла ни о какой восточной мудрости. Я видел, какая у вас чистая душа на самом деле. Угу, с членом в руке! Какой же я был дурак. Прямо злюсь сам на себя.

Что еще? Вы отвратительно печатаете на машинке – двумя пальцами. Ваши рабочие дни состоят в правке ваших старых текстов; вы добавляете слово здесь, убираете фразу там, меняете запятую наточку, выделяете новый абзац. Пунктуация вас очень беспокоила. Вы склонялись над своим допотопным «Ундервудом». У вас была привычка шаркать ногами по полу. Палас под столом был протерт до основания.