Читаем Безумное благо полностью

Я услышал вдали собачий лай. Собака, должно быть, была огромная. Так, надо прийти в себя. Туда, прямо. Я продолжил бодрым шагом. Я погружался в небытие. Я уже перестал задавать себе вопросы. Ворот плаща натирал шею. Я вышел на поляну. Ручей пересекал ее наискосок. Я срезал направо, поддеревьями, выстроившимися в аллею. Это место мне что-то напоминало. Я перелез через изгородь. Готово.

Я узнал дом. В больших окнах первого этажа горел свет. Добротный старый дом. Глухо шумели трубы отопления. Электричество было непредсказуемым. Я шпионил за вами. В небе перемигивались звезды. Почти полная луна напоминала блюдце со сколом. В вашем домике горел свет. Я прошел еще несколько метров и укрылся за деревьями. Я видел, как вы печатали в своем кабинете, подняв на лоб полукруглые очки. На вас поверх футболки была надета рубашка с засученными рукавами. Вы косили под молодого. Такую одежду посоветовала вам Мод. У нее всегда были идеи насчет одежды. Ее никогда ничего не устраивало. Мне тоже пришлось натерпеться. Сколько раз она заставляла меня переодеваться перед уходом. «Ты же не собираешься идти в этом!» Брюки не сочетаются с ботинками. А теперь пиджак. О нет, только не этот галстук. Это длилось бесконечно. Полагаю, вы теперь всегда опаздываете, куда бы вас ни приглашали.

Вы встали с листком в руке. Когда-то от подобного зрелища у меня замерло бы сердце. Великий писатель в интимной обстановке. По моим наблюдениям, вы сначала напечатали черновик на старенькой машинке, сидя за письменным столом. Выдавали по одной странице за раз. Когда результат вас удовлетворял, вы перепечатывали страницу на компьютере, стоявшем на своего рода аналое. Техника вас не пугала. Вы печатали стоя, нацепив очки на кончик носа. Вот нажали на кнопку. Новая страница выскочила из принтера, стоявшего на столике слева, где вы хранили свежие газеты. В папке были относящиеся к вам вырезки из газет. Вы продолжали собирать их спустя все эти годы. Они всегда шли в рубрике «Люди». Будь я на вашем месте, я счел бы это несколько оскорбительным.

Вы перечитывали эту страницу, ходя от стены к стене. Тогда и только тогда листок присоединялся к кипе предшествующих возле машинки. Меня поразил педантизм, с которым вы положили его на кучку белой бумаги. Наверняка зазвонил телефон. Я ничего не слышал, но я видел, как вы подняли трубку. Вы едва произнесли слово, прежде чем положить трубку назад. Уходя, вы погасили свет. Я спрятался за ствол дерева. Ужин готов. Мод, должно быть, ждала вас в большом доме. Сладкая парочка.


Тогда вот что. Выгляните же в окно. Я где-то здесь, снаружи. Вы меня не видите. Думаю, скоро придет час. Какое-то время я прятался в покрытом мхом шалаше на дереве. Пахло старой древесиной, сыростью. Я не знал, что делать с револьвером. Боялся, как бы он не выпал из кармана моего плаща. Если я засовывал его за пояс, он давил на живот. Я держал его в руке. Сталь холодная, враждебная. Каждые две минуты я проверял предохранитель. Вы ходили туда-сюда по гостиной. Я не видел Мод, я нигде ее не заметил. Где же она? Не говорите мне, что она вас уже бросила. Не говорите мне этого. Она не сделала этого с вами. Скажите мне, куда она уехала. Но вы, конечно же, ничего не знаете. Мы слишком много думаем о женщинах, которые уходят. Они здорово умеют спрятаться, раствориться в городской жизни. Вокруг них заговор молчания. Вносят себя в закрытый список телефонных абонентов, их ни для кого нет дома. Помнится, вначале, когда я не знал, куда ушла Мод, я искал ее новый адрес на почте через публичный «Минитель».[102] Я стоял вхолле, нажимая на клавиши, отказывавшиеся предоставить информацию, которая могла спасти мою жизнь. Ничего на ее фамилию. Ее мать сменила номер. Не знаю, сколько времени я стоял там, перед экраном с мелкими светящимися буковками. Всякий раз, останавливаясь, я замечал, что задерживаю дыхание. Всякий раз было чувство, что меня двинули кулаком в живот. Я думал, каково мне было бы теперь, если бы я трахнулся с Мод. Я хочу сказать: зная, что вы засовывали свой старческий член в ее штуку. Вот какие мысли копошились у меня в голове, когда я готовился вас убить. Нечем особо хвалиться. Я снова увидел ее груди с торчащими сосками, чуть расходившиеся в стороны, когда она лежала на спине. Она будет так же закрывать глаза? Произносить мое имя? Или шептать ваше? Я и тебя убью, Мод, ты это знаешь. Мне совсем не нужна твоя жалость, точно не нужна. Может, надо было жениться на первой же девчонке, которую поцеловал, и на этом успокоиться?


Вы начинаете понимать, к чему я веду. Пот выступает на вашем лбу, струится по спине. Признайтесь, вы этого не ожидали. Такой милый французик, почитатель вашего творчества. Вы же не думали, что я буду сидеть просто так и никак не отреагирую. Вам придется заплатить за ту подлость, что вы мне сделали. Подлость за подлость – моя, кстати, тоже ничего. Хотите пари? Вы скоро увидите.


Я скажу вам кое-что про Мод: я вам ее оставляю. Можете взять ее себе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Черный квадрат

Драная юбка
Драная юбка

«В старших классах я была паинькой, я была хорошенькой, я улыбалась, я вписывалась. И вот мне исполнилось шестнадцать, и я перестала улыбаться, 39 градусов, жар вернулся ни с того ни с сего. Он вернулся, примерно когда я повстречала Джастину. но скажите, что она во всем виновата, – и вы ошибетесь».В шестнадцать лет боль и ужас, страх и страсть повседневности остры и порой смертельны. Шестнадцать лет, лубочный канадский городок, относительное благополучие, подростковые метания. Одно страшное событие – и ты необратимо слетаешь с катушек. Каждый твой поступок – роковой. Каждое твое слово будет использовано против тебя. Пусть об этом знают подростки и помнят взрослые. Первый роман канадской писательницы Ребекки Годфри – впервые на русском языке.

Ребекка Годфри

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза