Безумные люди. Изнанка жизни с психическим заболеванием

Гораздо позже, в XVIII–XIX веках, началась эпоха становления психиатрии как отдельной области медицины – эпоха Филиппа Пинеля[4] и Джона Конноли[5], провозгласивших принцип «no restraint» (никакого стеснения) и значительно улучшивших условия содержания душевнобольных. Начались строительства настоящих психиатрических лечебниц. Там исследовали психические расстройства, разрабатывали концепции терапии и диагностики.

Большим шагом вперед стала нозологическая классификация психических расстройств, созданная немецким психиатром Эмилем Крепелиным[6]. Психиатрия понемногу становилась частью повседневной жизни. Люди начали открыто жаловаться на «усиление нервности», что дало толчок к изучению пограничных состояний и созданию нового термина «малая психиатрия»[7].

В те годы для лечения по-прежнему использовались биологические методы (обливания ледяной водой, электро-судорожная терапия, депривация сна) и меры физического стеснения, но уже не кандалы, а мягкие фиксирующие вязки – прочные полоски ткани, которые не приносили больным таких физических страданий, как цепи.

В 1952 ГОДУ БЫЛ СОЗДАН АМИНАЗИН – ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ АНТИПСИХОТИКОВ.

Это был настоящий прорыв в психофармакотерапии, заметно повысивший качество жизни пациентов психиатрического стационара. Затем появились антидепрессанты, транквилизаторы и другие группы препаратов, которые дали больным шанс на долгую и счастливую жизнь.

В 1992 году был создан закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», обезопасивший людей, страдающих психическими заболеваниями, от самоуправства со стороны больниц. Естественно, в наши дни большинство медицинских и социальных учреждений, оказывающих ту или иную помощь психически больным, строго соблюдают закон и стараются обеспечить максимально комфортные условия, но не все так радужно, как хотелось бы.

Утром я, как всегда, занималась приемом вновь поступивших пациентов и, перебирая истории болезни, заметила до боли знакомую фамилию. «Ну вот, опять», – промелькнуло в голове. Этой пациенткой я решила заняться в первую очередь. Ожидая, что сейчас в мой адрес польется нецензурная брань (а именно так обычно и бывает, когда Олечка приезжает в обострении), я опешила, когда женщина совершенно спокойно вошла в кабинет и приветливо мне улыбнулась. Еще больше я удивилась, когда Оля заговорила:

– Здравствуйте, Елена Станиславовна! Как я рада вас видеть! – радостно прохрипела Оля, улыбалась во весь рот.

В истории болезни значилась причина госпитализации: «В интернате кричала, нецензурно оскорбляла постояльцев и персонал, пиналась, дралась, укусила медицинскую сестру, отказывалась принимать лекарства, вылила суп на врача…» Список достижений был практически нескончаемым. Сейчас же передо мной сидела абсолютно адекватная женщина средних лет, с которой все вышенаписанное ну никак не вязалось.

– Оленька, скажи, пожалуйста, что случилось? Я прочла направление, и никак не пойму, кто из вас меня обманывает – врач интерната или ты.

– Да никто не обманывает, я и правда себя в интернате так вела.

– А… А зачем? – мои глаза все больше округлялись.

– Хотела к вам попасть.

– В смысле? Зачем? У тебя же стабильное состояние? Беспокоит что-то?

– Нет. Я не хочу жить в этом интернате… Там к нам плохо относятся. Бьют, отбирают пенсии, плохо кормят… – у Оли на глазах выступили слезы.

– Оль, ты не пойми меня неправильно… Но может, тебе это все, кхм, показалось? – не хочется задеть чувства пациента из-за обидного, но резонного предположения, что в основе жалоб могут лежать всего лишь бредовые переживания, и исправить это можно коррекцией терапии.

Оля молча встала и сняла халат. На спине, ногах и руках виднелись кровоподтеки различной давности – от багрово-синих до желто-зеленых. На запястьях кровоподтеки были характерными – циркулярными и тоненькими, от вязок.

– Я поняла. А почему вас бьют? За что? – тень сомнения в том, что эти травмы нанесли сотрудники, у меня все равно осталась. Синяки от вязок – понятно, но остальное, вполне вероятно, следствие конфликтов между постояльцами.

– Да за все, – Оля накинула халат и села обратно на кушетку. – Если слишком долго ешь, если слишком часто ходишь в туалет, если забываешь подходить на таблетки… И если пожалуешься кому-нибудь… – тут она снова заплакала.

– Давай так. Полежишь у нас, сколько получится, но вести себя будешь хорошо.

– Ладно, а потом вы меня в другой интернат отвезете?

– К сожалению, мы такими правами не обладаем. У тебя есть опекун, и он должен решать, в каком интернате тебе жить. Но пока ты находишься в интернате, опекуном является директор этого учреждения, а он вряд ли пойдет тебе навстречу. Выход такой: у тебя же брат есть? Вот он и должен написать заявление о том, что просит перевести тебя в другой интернат.

– А если он напишет, меня точно переведут?

– Точно.