Это странное, с точки зрения современного человека, отношение к кладбищу определялось тем, что средневековый горожанин не отделял смерть от своей повседневной жизни. Концепция Страшного суда предполагала, что каждый погребенный должен встать из могилы и во плоти предстать перед Всевышним. Само собой разумеется, что подобная установка исключала какие бы то ни было манипуляции с мертвым телом. Именно поэтому во времена Везалия непререкаемым авторитетом в области анатомии считался Гален, который производил вскрытия не людей, а животных, в основном обезьян. К тому же во времена первого анатома продолжало, например, бытовать мнение, будто у мужчин на одно ребро меньше, чем у женщин, и будто бы в скелете человека есть косточка, которая не горит в огне, неуничтожима. В ней-то якобы и заложена таинственная сила, позволяющая умершему предстать по зову трубы архангела перед Спасителем. И хотя косточку эту никто не видел, ее описывали в научных трудах, в ее существовании не сомневались.
Немудрено, что Везалию даже в самый расцвет эпохи Возрождения приходилось необычайно трудно. Для того, чтобы заниматься запрещенным вскрытием трупов, он использовал любую возможность. Если у него заводились деньги, он договаривался с кладбищенским сторожем, и тогда ему доставался труп, пригодный для работы. Если же денег не было, он украдкой вскрывал могилу сам. В Париже неутомимый естествоиспытатель попал в неприятную историю: он втайне снял труп повешенного преступника и произвел вскрытие. За такое кощунство духовенство потребовало строжайшего наказания.
Но даже в эпоху Возрождения мертвому телу еще зачастую приписывали таинственные свойства. Так, Парацельс был уверен, что смерть не лишает труп чувствительности, и он сохраняет «вегетативную силу», «след жизни», ее остаток.
Средневековое почтение к смерти сохранялось и в России начала XIX века, когда Пирогов только еще готовился к поступлению на медицинский факультет Московского университета. В это время публично раздавались требования прекратить «мерзкое и богопротивное употребление человека, созданного по образу и подобию Творца, на анатомические препараты». В Казани дело дошло до предания земле всего анатомического кабинета, с целью чего были заказаны гробы, в которые и поместили все препараты, сухие и в спирте, и, после панихиды в параде, с процессией препроводили все это на ближайшее кладбище.
Отсюда еще одна из особенностей научного пути Пирогова: свою анатомическую премудрость он вынужден был постигать за пределами России. В Европе давным-давно уже отказались от средневекового священного трепета перед смертью.
В Западной Европе периода барокко, а затем в эпоху Просвещения препарирование трупов вошло в своеобразную моду. Так, в эпоху барокко было распространено убеждение, что мир есть ничто, и у человека не остается никакой надежды на спасение души. В Европе в это время начался отход повседневной жизни от церкви. Едва ли можно заподозрить в атеизме кардинала Антонио Барберини, умершего в первой половине XVII века. Не случайно он избрал для своего надгробия в Риме неутешительную надпись: «Здесь покоится прах, пепел и ничего более» (Hic iacet pubvis cinis et nihil). Можно сказать, что весь Рим в этот период буквально превратился в город небытия, оставаясь при этом столицей католического мира.
В эпоху Просвещения отказ от религиозных взглядов в пользу философии Природы и концепции так называемого естественного человека (Вольтер, Руссо) привел к полному отрицанию идеи загробного мира и священной неприкосновенности мертвого тела.
Знания о человеческом теле распространились среди широкой публики, умеющей читать и писать. В распространении этого знания решающую роль сыграли вскрытия трупов, давно уже ставшие привычным делом на медицинских факультетах.
Анатомия стала нужна философам, как об этом свидетельствует статья в знаменитой «Энциклопедии» Д’Аламбера и Дидро. Этот манифест французских просветителей в частности утверждает: «Познание самого себя предполагает знание тела, а знание тела предполагает знание такого удивительного сцепления причин и следствий, что никакое знание не ведет более прямой дорогой к понятию всеведущей и всемогущей мудрости».
В XVIII веке, особенно в просвещенной Франции и Англии, вскрытие трупов не просто стало приемлемым, но превращалось в модное поветрие. В эту эпоху можно было услышать немало жалоб на то, что молодым хирургам не удавалось найти для своих штудий достаточного количества мертвых тел из-за конкуренции со стороны лиц, производивших частные вскрытия, не имевшие отношения к профессиональной подготовке врачей. Аутопсия стала очень модным искусством. Богатый человек, не лишенный интереса к разным явлениям природы, мог иметь в своем доме как химическую лабораторию, так и частный анатомический кабинет. Многие семьи использовали трупы своих умерших для собственного просвещения или для удовлетворения любопытства.
Во Франции XVIII века проводилось много вскрытий: личный врач Людовика XVI хвалился тем, что за свою жизнь препарировал 1200 трупов.