Безумный год (Вирус)

Глубоко погруженный в свои бумаги, Александр недовольно дернулся на резко открывшуюся дверь, но при виде брата только глубоко вздохнул.

– Позвонили тебе, все же… Мне вчера намекали, что может так повернуться, но настоятельно просили тебя пока не дергать, поскольку решения наверху еще не было. Значит, определились…

В кабинет без стука сунулся секретарь.

– Вас, – обратился он к Ильину, – опять Москва. Там зам главы Администрации. Будет говорить прямо сейчас.

* * *

Дальше понеслось. Переездами и новыми местами Ильина было испугать, но вот поставленные задачи в этот раз реально напрягали. Строго говоря, место в Бресте было традиционно пенсионерским, и Ильину в нормальных, мирных условиях ну никак не подходило. Ему до такой синекуры предстояло в обычных условиях еще пахать лет десять. Но сейчас желающих озадачить его набралось столько, что неделя в Москве выдалась загруженной под завязку. Как водится, в таких случаях многое говорилось намеками. Как и что будет решаться в Минске, пока не знал никто. Рассуждали о программах максимум и минимум, но в чем они состоят, никто толком сформулировать не мог. Разные люди и службы вкладывали в эти понятия совершенно разные вещи.

К концу этой недели возникла ясность с датой приезда в Россию Луки, как его, не скрываясь, называли на Старой Площади, и, соответственно, определенности стало еще меньше – все теперь откладывалось в зависимости от результатов предстоящих переговоров. У Ильина вообще сложилось впечатление, что вся аналитическо-прогностическая работа его собеседников и их многочисленные доклады как бы пропадали в какой-то черной дыре там, наверху, и никто толком не знал, какие на ее основе сделаны выводы и приняты решения. Вот, прочитаете потом запись переговоров первых лиц и все поймете. Ему от этого было совсем весело. Поезжай, мол, туда и действуй по обстановке или в соответствии с указаниями, которые мы тебе пришлем. И тогда уж ничему не удивляйся. Вопрос о том, что он сам думает по поводу происходящего в Белоруссии, вообще никого не волновал. Иногда, впрочем, у него возникало впечатление, что личного отношения к этим событиям толком не было и у тех, кто работал на этой кухне.

Вообще беготня с оформлением в этот раз была довольно странной. Ильин помнил, что в прошлый раз ему пришлось обойти почти весь консульский департамент и получить массу оказавшейся полезной в будущем информации о том, что может и даже должно сделать Генеральное консульство в случае обращений российских граждан. Сейчас ничего подобного не было вообще, а вот на Старую площадь его приглашали раза четыре. Каждый раз уровень собеседника был все выше и выше, правда, как с удивлением отметил про себя Ильин, размещались они довольно скромно. Вообще комплекс зданий Администрации произвел на него крайне странное впечатление, особенно та его часть, которую составляли соединенные между собой какими-то немысленными переходами старые, еще дореволюционной постройки здания со скрипящими полами, высокими арочными окнами и зигзагами бесконечных коридоров.

Вот как раз в одном из этих коридоров он и встретил старого знакомого, которого помнил еще подполковником-сотрудником военного атташата одного из посольств, где ему пришлось работать. Позднее от общих знакомых ему случалось слышать, что того еще до войны мотануло в Сирию, тоже в атташат, где он получил, наконец, третью звезду.

Сейчас прежний знакомый предстал перед ним уже генерал-лейтенантом, да еще и со звездой героя. Как водится, обрадовались друг другу, обнялись, но оба спешили на важные встречи, так что договорились встретиться днями.

И, действительно, созвонились и на следующий день пересеклись в небольшом ресторанчике в центре города.

Время было дневное, так что рассиживаться особо не собирались. Выпили по паре рюмок с легкой закуской, немного поговорили о прошлом и нынешнем и разошлись.

Трудно сказать, что вынес из этой беседы генерал, который на этот раз был в штатском, относительно будущих перспектив Ильина, а вот он еще долго переваривал услышанное.

«Кому война, а кому – мать родна», – эта старая поговорка рефреном крутилась в голове Ильина, когда он перебирал в памяти рассказ собеседника о том, как тот уже в принципе присматривал себе теплое местечко преподавателя военной академии, завершая командировку в Дамаске, но тут вдруг последовало решение о вводе войск, и все военные, работавшие до этого в сирийской столице, оказались вдруг на вес золота.

Синекурой его последующую службу назвать было явно нельзя – вокруг и стреляли, и советники гибли случалось, но дело, как говорится, того стоило.

– Знаешь, – признался ему старый знакомый, – мне иногда хочется себя ущипнуть, чтобы проверить, а не сон ли это: и звездочка, и генеральские погоны. А потом думаю: да что же это я, и другие не обижены, не один я такой.

Похвастался довольный генерал и новой дачей на берегу одного из подмосковных водохранилищ с банькой, причалом и даже неплохим катерком. Приглашал к себе, но Ильин от идеи провести совместно вечерок отказался. Сослался на дела и скорый отъезд, а про себя подумал: