— Но ведь ее наверняка можно выкопать? И если она так глубоко погребена, как же она до сих пор жива? — Малта сузила глаза, склонив голову к плечику. — И вообще, откуда ты прознал, что она там находится? Ох, Рэйн, кажется, не все ты мне рассказал…
Он расправил плечи:
— Верно, Малта, есть множество вещей, о которых я не вправе тебе рассказывать. И сам я у тебя не потребую, чтобы ты мне тайны удачнинских торговцев выдавала. Лучше просто поверь: я поведал тебе все, что позволяет мне честь!
И Рэйн сложил на груди руки.
Некоторое время она продолжала молча, пристально смотреть на него. Потом опустила глаза. И негромко проговорила:
— Пожалуйста, не думай обо мне плохо… Я просто не соображала, о чем решилась просить тебя. — И добавила совсем севшим голосом: — Думается, еще придет время, когда между нами больше не останется никаких тайн…
Стены домика потряс безумный порыв ветра. Рэйн сразу вспомнил о драконице, продолжавшей кружиться над ними.
— Освободите меня!.. — упал с неба заунывный клич. — Освободите!..
От этого крика драконицы у Малты округлились глаза. Новый удар ветра поколебал прочные ставни, и Малта тут же очутилась у Рэйна в объятиях. Он тесно прижал девушку к себе и ощутил дрожь ее тела. Ее макушка доставала ему как раз до подбородка. Рэйн погладил волосы Малты: они были мокрыми. Девушка подняла лицо, и он почувствовал, что погружается в бездну ее глаз.
— Это всего лишь сон, — подбодрил он девушку. — Ничто здесь не может причинить тебе вреда. Здесь все не вполне реально…
— А по мне так реальнее некуда… — прошептала она. Ее теплое дыхание коснулось его щеки.
— В самом деле? — спросил он изумленно.
— В самом деле… — отозвалась она.
Очень осторожно он наклонился и коснулся губами ее губ. Она не отстранилась, не попыталась избежать его поцелуя. Вуаль на его лице, все еще разделявшая их, оказалась не препятствием, а, наоборот, удивительно приятной «пряностью» к первой ласке. Малта обняла его с восхитительной неловкостью неопытности…
Действие сновидческой шкатулки кончалось. Рэйн постепенно уплыл из волшебного сна в самый обычный, но сладость поцелуя была по-прежнему с ним, и он успел услышать издалека голос Малты:
— Приходи ко мне… Приходи ко мне в полнолуние!
— Не могу! — попытался он докричаться в ответ. — Малта, я не могу!..
Звук собственного голоса разбудил его: он произнес это в подушку. Услышала ли его Малта?… Он закрыл глаза и попробовал усилием воли вернуться туда, в их общий сон. «Малта… Я не могу прийти к тебе. Малта…»
ГЛАВА 17
БРОШЕННЫЕ
Было время прилива, и луна ярко светила с ясного неба, когда Кеннит решил: настала пора исполнить обещанное. Дело не обошлось без кое-каких предварительных шагов, зато теперь все было, что называется, на мази. Так чего же ради зря терять время?… Он спустил вниз здоровую ногу и сел на постели.
Заспанная Этта тотчас оторвала голову от подушки, и Кеннит нахмурился. Вот уж кто ему нынче требовался меньше всего, так это разного рода доброхоты… и свидетели.
— Спи! — велел он Этте. — Нужна будешь, позову!
Она восприняла этот суровый приказ совсем не так, как он ожидал. Не съежилась виновато — напротив, с сонной благодарностью улыбнулась ему. И вновь закрыла глаза. Кеннит почувствовал легкое раздражение. Его раздражало даже то, как покорно смирилась она с его требованием самостоятельности.
Ладно!.. Спасибо и на том, что прекратила сломя голову бросаться помогать ему по всякому пустячному поводу. В течение долгих недель, пока длилось выздоровление, он успел смертельно устать от ее бесконечной услужливости. Несколько раз он был вынужден даже как следует наорать на нее — только так удавалось отстоять свое право самому о себе позаботиться…
Кеннит потянулся к деревянной ноге, стоявшей, как всегда, наготове, и сунул свой обрубок в углубление на верхнем конце. Ременная «сбруя», прикреплявшая к телу искусственную конечность, еще не успела стать для него родной и привычной, но он понемногу начинал к ней приспосабливаться. Она, правда, по-прежнему здорово мешала натягивать штаны… Кеннит выругался про себя. Надо будет сказать женщине, чтобы придумала что-нибудь поудобнее… Утром он непременно ей скажет.
На ремне у него теперь висел один только длинный кинжал в ножнах. Меч — ненужная роскошь для человека, вынужденного держать равновесие на одной ноге. Кеннит натянул сапог и взял костыль, стоявший прислоненным к кровати. И, тяжело стуча деревяшкой, двинулся через каюту. Поверх всего на нем был надет длинный сюртук из тонкой, плотной материи. Кеннит положил в карман чистый платок и все, что считал нужным обычно носить с собой. Тщательно поправил воротник, одернул рукава…