Безумный корабль

— Ну, наверное, это оттого, что женщинам из нашей семьи последнее время приходится самим о себе заботиться… А мои мама и бабушка полагают — моя защита не неведение, а, наоборот, способность разбираться в происходящем… — И она понизила голос: — Кстати, ты слышала, что калсидийцы пропустили «Кендри» в гавань? Он совсем недавно ошвартовался, так что мы еще не получили известий, но я смею надеяться, что с ним прибыл Рэйн…

С чего она взяла, будто Дейла должна была порадоваться за нее? У той, напротив, сделался озабоченный вид:

— Ох, не обрадуют такие новости Сервина… Он-то думал непременно потанцевать сегодня с тобой раз или два… а то или больше, если бы здесь не было твоего воздыхателя!

— Но ведь мне, — не утерпела Малта, — позволено будет сегодня танцевать с теми, с кем мне будет угодно? Я ведь Рэйну слова пока еще не давала! — И сама почувствовала, как всколыхнулись старые привычки: — Да, пожалуй, я приберегу один танец для Сервина. И возможно, еще кое для кого, — добавила она с таинственным видом. Потом, дав себе волю, обежала глазами пространство Зала, задерживая взгляд на молодых мужчинах. И спросила Дейлу так, словно они вместе выбирали сладости с блюда: — А ты с кем собираешься первый танец танцевать?

— Четвертый, ты хотела сказать. У меня тут отец, брат и дядя, и каждый намерен потанцевать со мной после того, как я буду представлена… — Ее карие глаза вдруг округлились: — Ты знаешь, вчера мне такая жуть приснилась! Как будто меня представляют и я всем отдаю поклон… и вот тут-то швы расползаются, и у меня падает юбка!.. Я аж от собственного крика проснулась!.. Можешь вообразить себе худший кошмар?!

Тут у Малты пробежал по спине легкий холодок… Яркий свет в зале как будто померк, музыка отдалилась и стихла… Она стиснула зубы, усилием воли разгоняя подступившую черноту.

— Вообще-то могу, — сказала она. — Но смотри-ка, слуги уже стоят наготове у стола с закусками! Пошли возьмем что-нибудь, чтобы у тебя в животе урчать перестало!

Давад Рестар вытер потные ладони о колени. И кто бы мог поверить в подобное?… Он ехал на летний бал, как ездил все прошлые годы, но на сей раз не один, о нет, не один!.. Напротив него в карете сидел сам джамелийский сатрап. А рядом с государем — красавица Подруга по имени Кикки. В совершенно немыслимом платье, состоявшем сплошь из перьев и кружев. Рядом же с Рестаром сидела одетая гораздо более скромно — в простое платье цвета сливок, — но занимающая важное положение госпожа Серилла. Он, Давад Рестар, поведет их на бал. И будет сидеть рядом с ними за столом. И представлять их высшему обществу Удачного. Вот так-то. Вот так!..

Ох, и покажет же он им всем…

Он все отдал бы, лишь бы его возлюбленная жена дожила до этого вечера и увидела его своими глазами…

Воспоминание о Дорилл вызвало кратковременную тень на его челе. И она, и сыновья Давала умерли много лет назад, когда торговцы из Чащоб принесли с собой в низовья реки бедствие, вошедшее в историю Удачного под именем Кровавого мора. Сколь многие умерли тогда, сколь многие!.. Особая жестокость мора была в том, что он оставил жизнь Даваду и тот с тех пор жил один, без конца разговаривая с тенями умерших, пытаясь вообразить, что они сказали бы или подумали о его каждодневных делах… Давад вздохнул и попробовал вернуть ускользнувшее чувство острого наслаждения настоящим. Дорилл радовалась бы за него и гордилась им. В этом он был уверен.

Придется и другим торговцам Удачного признать, хотят они того или нет, что он-то был среди них самым проницательным и прозорливым. Сегодня Давад собирался свести всех со всеми. Сегодня сам сатрап будет ужинать среди них, и тут-то они вспомнят, что значит для Удачного Джамелия. А потом неделя полетит за неделей, и он, Давад, все время будет рядом с сатрапом, вместе с ним и его Подругами сводя на нет брешь между старинными семействами и «новыми купчиками»… Что касается барышей, которые все это дело должно было ему принести, то они поистине не поддавались никакому исчислению. Уже не упоминая того приятного обстоятельства, что оно вернет ему его положение среди старинных торговцев. Придется-таки им снова признать в нем равного. И даже более — согласиться, что он много-много лет провидел будущее гораздо зорче любого из них…